Иван Новгородец. Легендарный первопредок русского народа. Персонаж обширного героического эпоса. Выступает в качестве культурного героя – дает людям работу на земле, учит выращивать лен, картофель, ловить рыбу. В качестве богатыря борется с полчищами чудовищ. Его друзья: Никола Валдайский, заморский богатырь Сато. В некоторых легендах сюжет дружбы И. Н. с Николой Валдайским перекликается с архаичными сказаниями о Вольге и Микуле (см. Вольга). Сюжет о заморском путешествии И. Н. – вероятно переосмысление ранних допотопных былин о Садко и Василии Буслаеве (см. Садко – заморский гость, Буслай). В берестяных грамотах и в ранних документах эпохи повторного изобретения бумаги содержатся туманные намеки на связь деятельности И. Н. с такими явлениями, как Интернет и Глобализация Экономики (см. Апокалипсиса Всадники). В этих же источниках указывается, что И. Н. жил до эпохи Великого Энергетического Кризиса (см. ВЭК), но в самом начале Глобального Потепления (см. ГП). Современные историки датируют этот период…

Молодой японец с длинными волосами, одетый слишком просто, чтобы выглядеть бедным, стоял в самом центре Санкт-Петербурга. Он только что вышел из такси, и с удовольствием потянулся, распрямляя затекшую спину. Затем он вдохнул всей грудью прохладный питерский воздух, слегка прищурился, глядя на залитый весенним солнцем город, подхватил свой багаж, и уверенным шагом направился в темный проем двора. Сумка соскочила с его плеча, он забросил ее подальше за спину, и повыше приподнял чемодан – колесики застревали в грязных асфальтовых выщерблинах. Старый лифт поднял его на четвертый этаж, и вот он оказался перед хорошо знакомой дверью. Рука уверенно нашла кнопку звонка.

– Голубчик, Сато! – высокая пожилая женщина радостно потащила его внутрь, и трижды расцеловала. Японец, казалось, ничуть не был смущен.

– Привет, Сато-сан. – Из комнаты показался седоватый мужчина, дружески протягивающий руку. Последовало крепкое рукопожатие.

– Как добрался?

– Спасибо, без проблем!

– Как там наша Сонечка?

– Приедет позже. У меня видеокассета, сейчас будем смотреть.

– Конечно посмотрим, но сперва помыться – и за стол. Прилет следует отметить! – мужчина направился выбирать подходящий к случаю напиток, женщина поспешила на кухню.

Молодой японец оставил поклажу и скрылся в ванной комнате. Через час он уже сидел за наскоро собранным столом.

Сато чувствовал себя как дома в семье родителей жены. Выпив с родней парочку рюмок коньяку, он совершенно расслабился и стал рассказывать о житье-бытье в Японии.

– Мы с Соней работаем. Она рисует для популярного сериала мультфильмов. Ей пока не очень нравится. Она ругается, что ей лица не дают рисовать. Но деньги платят неплохие, мы снимаем дом недалеко от города Камакура, море рядом, родители машину подарили, ездим на пляж. Сейчас однако холодно, дома все время включен обогреватель.

– А ты чем занимаешься?

Сато потупил взгляд.

– У меня творческий кризис. Как приехал домой, ничего нового не создал. Доделывал то, что еще в Москве начинал. Похоже, здешний воздух мне очень полезен, – невесело попытался шутить Ёшинака.

– Значит теперь японцы будут ездить в Россию за вдохновением! Тогда у нас прекрасные перспективы. Такого иной раз насмотришься, голова кругом идет.

– Нет, – печально улыбнулся Сато, – наверное я такой один. Неудачник я. Моя профессия сейчас нарасхват, а я ничего создать не могу.

– В Японии нужны художники?

– Конечно, сейчас для компьютерных игр художники нужны, мультфильмы рисовать, в рекламе работы хватает. Какой хороший коньяк!

– Давай еще! – Тесть быстро наполнил рюмку.

– Однако достаточно. – Сато вышел из-за стола и начал разбирать багаж.

– Презенто! – он начал передавать родителям жены коробки с подарками.

Когда застолье закончилось, Сато ушел в свою комнату, приоткрыл скрипучую форточку, и долго стоял у окна…

Короткий весенний день, звон капели, хлопанье крыльев голубей за окном. Закатное солнце блестит на шпиле Адмиралтейства. Горожане укрываются от влажного холодного ветра, спешат по своим делам. На город опускаются голубые сумерки, зажигаются окна домов. В воздухе носится тонкий аромат весны. Позади еще одна холодная зима.

Незадолго до этого, в Москве, высокий и очень худой человек в стальных очках закончил переговоры с важным государственным чиновником. По окончании переговоров стороны обменялись соответствующими заверениями в дружбе и готовности к дальнейшему сотрудничеству. После обязательного рукопожатия человек в очках передал чиновнику двадцать билетов на презентацию открытия Московского отделения Всемирного Общества Евангелических Технологий.

– Наше общество занимается распространением и изучением истин, данных нам Евангелием, – говорил высокий человек с едва заметным английским акцентом, – мы нашли способ непосредственной записи евангелической информации прямо в подкорковые структуры мозга. На сегодняшний день это самый быстрый и эффективный способ обучения. Наш центр способствует улучшению нравственности, гармонизации межчеловеческих отношений на основе проверенного веками христианского учения.

– Молодец, Билл! – поддержал его тучный пожилой собеседник.

Я не Билл, я Мэтью, – пискнул худой иностранец.

– Не в этом дело, дорогой ты мой! Ты молодец. Евангелие, понимаешь, – это сила. Традиции! А у нас что? Никакой последовательности. То одно, то другое. Мечемся, мечемся. Каждые четыре года – опять выборы. Давай, Билл, получше их, понимаешь, зомбируй.

– О нет! – вскричал иностранец с резко обострившимся американским акцентом, – у нас не есть “зомбируй”, мы только лишь “обучать” на основе передовой амэрикэн технологий!

Громадный чиновник навис над американцем, сверля его злым взглядом из-под густых бровей.

– Ну ты, умник! Меня только за дурака не держи. – Он свернул билеты на презентацию трубочкой, и засунул их собеседнику в нагрудный карман пиджака.

– Думаешь, я за говенную жратву позволю тебе русским людям голову морочить?

В этот момент дверь в кабинет открылась, и в проем заглянул помощник чиновника.

– Машина ждет, встреча через десять минут…

– Я занят! – закричал чиновник, и повернулся к представителю Общества Евангелических Технологий, – ну, блин, давай сюда!

Через десять минут от правительственного здания отъехал шикарный черный лимузин, и на большой скорости влился в поток автомобилей. От подъезда отошел высокий нескладный человек в тонких стальных очках, и пешком направился в сторону Красной площади. Пользуясь солнечным весенним днем, Мэтью Хаггард решил немного погулять.

Сато Ёшинака не мог долго задерживаться у родителей жены. В Россию он прилетел с вполне конкретными целями. Самым трудным делом было разыскать одного человека, сыгравшего в его жизни большую роль. Этот русский несколько лет назад спас одну древнюю китайскую реликвию, и передал ее в руки Сато. Сато отдал реликвию молодому боссу китайской мафии, и драгоценность вернулась в Китай.

Тот уникальный русский жил некоторое время с японской девушкой Акико-сан. Но деятельная Акико не захотела проводить слишком много времени в вечных снегах. Три года назад она вернулась в Японию, стала популярной телевизионной ведущей.

Акико передала с Сато подарок для старого друга, заживо похоронившего себя в сельской глуши. Сато с сомнением рассматривал адрес: Новгородская область, Валдайский район, деревня Мелехово.

По карте деревня находилась в нескольких километрах к юго-востоку от Ильмень – Озера, и Сато прикидывал, как быстрее добраться в этот район.

– Нет ничего проще, – объяснил ему тесть. – Сначала едешь до Новгорода на рейсовом автобусе. Там по музеям пройдешься. Затем на катере пересекаешь Ильмень. От Старой Руссы едешь местным автобусом, или ловишь частника. В крайнем случае добираешься пешком. Это всего около двадцати километров от города. Четыре часа ходьбы для тебя!

Услыхав про “четыре часа ходьбы”, Сато возблагодарил господа за то, что надоумил его взять рюкзак. Ёшинака раньше бывал в России, и знал, что четыре часа пути вполне могут превратиться в месяц.

Он собрался в поездку, так тщательно, как будто ему предстояло скитаться по предгорьям Тибета. Ему мучительно хотелось взять с собой надувную лодку, но общий вес рюкзака и так уже зашкаливал за тридцать килограмм. За двадцать минут до выхода из дома он позвонил в Японию и ласково поговорил с женой.

– Гляди, не влезай в истории! Что бы все было тихо и спокойно, – напутствовала его она, мы с малышом за тебя очень беспокоимся!

– Не волнуйся, Сонечка, ну что может случиться! Заеду в Мелехово, потом на месяц в Москву, и все, домой!

Япония была их общим домом уже два года. Сато не раз ловил себя на мысли, что под словом ”дом” он понимает и Камакуру, и Москву, и Петербург. С каждым прожитым годом его жизни мир становился все ближе и роднее. Он усмехнулся, положил трубку, и отправился на автовокзал.

Автобус должен был прийти в Новгород в семь утра. Сато сдал рюкзак в багаж и блаженно вытянулся на “самолетном” сиденье. Под мягкое покачивание автобуса он тихо заснул. Сато спал, и ему почему-то снился Южный Китай, где он так и не успел побывать. Раннее солнце взошло из-за Тайваньского пролива, и освещало своими лучами благодатную провинцию Фуцзянь.

… В далекой провинции Фуцзянь, в сорока километрах к западу от города Фучжоу, на правом берегу реки Минцзян, среди живописных гор, находится храм Лазоревых Облаков. На этом месте еще до династии Тан стоял целый буддийский монастырь, потом монастырь сожгли, во времена Юань тут была обитель даосов, а при династии Мин стоял официальный конфуцианский храм. При Цинах храм был упразднен, а земли поступили в собственность жадного помещика, подкупившего руководство губернии, и дававшего щедрые взятки продажному императорскому двору. При Чан Кайши повстанцы расстреляли помещика, и в развалинах поселилась община буддистов. В годы культурной революции община была репрессирована, но новые времена наконец сменили годы ненависти и разрушения. И было это так:

Из далекого Шанхая приехал святой человек, добившийся разрешения возобновить богослужения. Святого человека звали Лю, он был богат, умен, и обладал огромным жизненным опытом. Лю без труда нашел общий язык с властями, и руководство провинции дало добро на строительные работы. Была создана крупная строительная корпорация, (в руководстве которой засело несколько ближайших родственников чиновников), местный банк выдал льготный кредит, и храм был восстановлен. Маленькая община, состоящая из эконома, трех монахов, и настоятеля, трудилась не покладая рук, придавая храму красивый и ухоженный вид.

Надо сказать, что настоятель Лю не успел провести в новом храме и двух месяцев. Неотложные дела призвали его продолжить проповедь даосского учения в далекой Австралии, и храм Лазоревых Облаков был передан на попечение его молодого преемника, известного под именем Фу Мин.

Для храма настали особенно хорошие времена именно с приходом нового настоятеля – молодого, спокойного и проницательного. Лю был крайне энергичный и деятельный, но его энергия скорее отпугивала, чем привлекала прихожан. Новый настоятель Фу Мин был напротив, тих и кроток. Он не читал громких проповедей, прилежно изучал И Цзин¹ , серьезно занимался древним искусством Фэн Шуй² . Многие паломники в беседе с ним получали ответы на самые сложные вопросы, и о нем потихоньку пошла народная молва. Благодаря своей проницательности, он стал известен даже за пределами провинции Фуцзянь. Люди из разных уголков Китая слали ему письма в поисках совета.

В это утро Фу Мин встал довольно рано. Косые лучи солнца едва согрели утренний воздух, а Фу Мин уже делал в садике тайцзицюань. Наставник не отличался излишней крепостью телосложения, постоянно носил тонкие золотые очки, и его внешность никак нельзя было назвать воинственной. Но, когда он выполнял комплекс гимнастики, его вид преображался.

Наставник то плавно скользил над поверхностью земли, то замирал в балансировке на одной ноге, то начинал легко кружиться, при этом полы его одежды развевались в воздухе. Изредка он слегка ускорялся, а затем снова возвращался к прежнему спокойному темпу. Монахи, занятые уборкой, с удовольствием следили за упражнениями настоятеля.

Закончив с гимнастикой, наставник выпил холодного зеленого чая, и удалился в беседку. Там, за старинным столиком, чудом сохранившимся со времен императора Канси, он тщательно обдумал и написал ответы на некоторые из полученных накануне писем. Толстая кисть быстро скользила по дорогой желтой бумаге, покрывая ее ровными рядами иероглифов. Каллиграфия наставника еще не была совершенной, но в этом почерке чувствовалось знание и глубокая духовная сила. Закончив писать, наставник приготовил красную тушь, и скрепил ответы своей личной печатью.

Когда он закончил, в беседку неслышно вошел эконом.

– Какие новости, дорогой Чжоу?

– Самые великолепные, настоятель. Во-первых, власти утвердили нашу просьбу о расширении земельных участков. Во-вторых, пришли три крупных денежных перевода.

Настоятель улыбнулся:

– Все это великолепно. Вот ответы на часть писем, которые пришли на прошлой неделе. Буквально этой ночью ко мне пришло прозрение, как решать проблемы этих людей.

Эконом принял незапечатанные конверты:

– Великое Небо! – вскричал он, выпучив глаза, – это не может быть совпадением! Именно эти господа и прислали вчера переводы!

– Да, – подтвердил настоятель, – не это ли лучшее доказательство существования вселенского Дао? Ничто не случайно в этом мире, мой дорогой Чжоу.

– Ваше преподобие, если бы Вы знали, как я рад, что на старости лет стал даосским монахом! Всю свою жизнь я служил в Армии, и никогда так не чувствовал важности своего дела. Только теперь я полностью раскрыл в себе свое настоящее предназначение!

Чжоу благоговейно взял конверты и удалился из беседки. Пройдя через ухоженный садик, он обратился к монаху, подметавшему земляной двор:

– Послушник Лунь!

– Да, – откликнулся молодой деревенский парень с простодушным выражением лица.

– Не да, а так точно! Вы поднимаете пыль своей метлой. Полейте двор, и после этого продолжайте уборку! Затем берите лопату и отправляйтесь на западный склон. Будем сажать фруктовые деревья. Теперь это наша земля.

Послушник вздохнул, и поплелся за лейкой. Эконом поднял свободную руку:

– Да благословит твой труд великое Небо! – и поспешил отправлять документацию.

Ярким весенним днем Игорь Синицын не спеша прохаживался по своему излюбленному маршруту от Лубянки до Сретенки. Хотя солнце и заливало Москву ярким светом, зима подбросила с севера немного мороза, и воздух был очень и очень холодным. Сильные порывы ветра быстро остужали пыл слишком легкомысленно одетых горожан. Синицын был одет по погоде, расслаблено кусал мороженое, ветер был ему нипочем. Он шел без особой цели, стараясь более разобраться с маршрутом своих внутренних поисков, нежели с направлением движения в городе. Ноги вынесли его к одной из информационных точек. Это был ничем не примечательный деревянный щит с неровно наклеенными клочками бумаги. Уникальной особенностью этого щита было соседство с рынком, цирком, киноцентром и дворцом спорта, где когда-то процветали секции боевых искусств. Теперь дзюдо, каратэ и айкидо уступили место милому ночному клубу, но многие адепты боевых искусств по старой памяти передавали информацию на этой доске объявлений.

Синицын быстро пробежал глазами по объявлениям.

– Продаются щенки бультерьера, девочки б/к, нужны охранники, сниму квартиру, водитель со своей а/м, регистрация АО, Всемирное Общество Евангелических Технологий готовит инструкторов по Скайфлаингу, Палыч, сука, верни деньги! Семен.

Игорь не спеша пошел дальше. Щенки бультерьера наверняка без родословной, выбракованы в Европе в связи с излишней агрессивностью.

Кто-то умный нанимает девочек без комплексов, водилу, охранников и снимает квартиру под подпольный бордель. В лучшем случае можно не попасть под пулю или в тюрьму. Деньги этот кто-то пообещает через два месяца работы, а за это время найдет новых лохов и хату.

Палыч деньги не отдаст, Семен его не найдет. Остается Всемирное Общество.

Игорь ясно представлял, что Всемирное Общество наверняка нигде, кроме окрестностей московских ночных дискотек неизвестно. Скайфлаинг… Что-то он об этом слышал. Не то новая наркота, не то экстремальный вид спорта… Синицын доедает мороженое, бросает в урну яркую упаковку, сворачивает в сторону Садового Кольца. На огромной дороге формируется пробка. В ярком воздухе особенно четко видны облака смога. Какой-то безумец продает газеты на разделительной полосе.

Синицын вгляделся внимательнее и узнал своего друга Петрова.

– Ты с ума сошел? От рака легких хочешь загнуться? Здесь же совсем дышать нечем! – укорял Игорек своего старого знакомого.

Они шли переулками в сторону Сухаревской.

– Да, понимаешь, решил попробовать. Лишняя копейка не помешает, – оправдывался худой и озабоченный Петров.

– Андрей, здоровье за деньги продавать нельзя. Неужели у тебя других подработок нет?

– Да какие там подработки! Я сейчас официально работаю в НИИ Недр Земли. Знаешь такой?

– Что-то слыхал, но не в курсе.

– Раньше это был сверхсекретный объект. Там за десять лет можно было стать академиком, обеспечение, надбавки. Теперь все развалено. Лаборатории сдаются под офисы, на территории братки ходят, как у себя дома, денег на науку нет.

– В фирме работать пробовал?

– Пробовал.

– Ну и что?

– Понимаешь, мне в НИИ НЗ денег не платят. Но я там работаю. Мне интересно, понимаешь? А в фирме я должен с утра до глубокой ночи разные дела улаживать. Каждому все объясни, документы в порядок приведи, все проверь за блатными мудаками, которые не хера работать не умеют.

– Андрей, ты только не горячись.

– Я полгода вкалывал, ишачил в одном агентстве. Заработал не так много. Появился у себя в НЗ, посмотрел…

Народ полуголодный, пашет с утра до ночи. Академик с паяльником из рухляди приборы делает. И это все работает! Америка нас догнать еще лет десять не сможет. У них космос, лазеры на орбитах, сверхточная съемка. Но мы все равно пока впереди. И если бросим, тогда отстанем, и может быть, навсегда. Так что я рассчитываю только на временную работу. Основное у меня – там.

Синицын с любопытством посмотрел на энтузиаста.

– А тебе не кажется, что ты гребешь против течения? Все равно страна в заднице, не сейчас, так через десять лет превратимся в колонию. Зачем мучиться? – он с интересом ожидал реакцию Андрея.

– Видишь, ли Игорь, что будет через десять лет, никому не известно. У нас в НИИ информации побольше, чем где-либо, и все равно, на десять лет прогноз не даст никто. Но по имеющимся данным, наша старушка – Земля вполне может выкинуть такой кульбит, что последний день Помпеи покажется детским праздником.

– Это ты на Атлантиду намекаешь?

– Типа того. По легендам Майя, наша цивилизация – пятая по счету.

Последняя погибла в потопе, другая – в огне. Есть данные, что все это правда. Научные данные.

– Это не повод, чтобы сидеть без денег. Пока нет потопа, деньги нужны.

– Согласен с тобой, мой драгоценный друг. Но как быть бедному ученому, обремененному грузом проблем? Может быть, ты просветишь меня, недостойного?

– Кончай кривляться. Надо подумать. Может быть вдвоем найдем что-нибудь нераскрученное?

– Увы, блага этого мира преходящи. То, что сегодня кажется привлекательным, завтра окажется пеплом в руках, и землей в карманах.

– Это ты что, про МММ?

– Да все эти раскрутки однотипны. Закричал на всю страну, собрал лохов, взял деньги, скрылся, напился на Канарах, проснулся в местной тюрьме. Вернулся в Россию, дал рекламу, собрал лохов…

– Кончай прикалываться. Делом ты уже занимаешься, почему не попросить других поделиться деньгами? Кстати, я видел сегодня одно объявление. Всемирный центр Евангелических Технологий…

Синицын осекся. Его друг, который только что спокойно шел рядом, корчился на мокром снегу.

– Ты что? – он с успокоился, увидев, что Андрей разрывается от смеха.

– Ка-ка-ка-ких технологий? – смеясь, выговорил Петров.

– Евангелических. Да вставай ты!

Петров, шатаясь, встал, попробовал сделать глубокий вдох.

– Насмешил. Ты знаешь, до этого Петросян с Хазановым не додумались. И чем этот центр занимается?

– Готовит специалистов по Скайфлаингу. Кстати, ты не знаешь, что это такое?

Андрей попробовал сделать серьезное лицо, но потерпел неудачу.

– А что, давай туда забуримся. Но чур! Денег ни копейки не давать. Из них, сколько сможем, вытрясем. Предлагаю послать на разведку Котеева.

Мэтью Хаггард прохаживался по Красной Площади в приподнятом настроении. Регистрация Всемирного Общества обошлась ему на три тысячи баксов дешевле, чем они с Дэниэлом прикидывали в Америке. Настроение у Мэтью улучшилось еще больше, когда он подсчитал, сколько сэкономил на гостинице, сразу поселившись в частной квартире. Эти русские так доверчивы, прекрасная возможность делать хорошие деньги.

Мэтью шел, и вспоминал свои последние дни перед перелетом. Он тогда нервничал, немного боялся лететь через океан, и решил навестить своего психоаналитика. Эти визиты стоили недешево, но они всегда были для него единственной возможностью быть честным с самим собой. Психоанализ давал ему шанс понять, разобраться в самом себе. Он ясно помнил свой последний визит:

… Лютиция фон Зонненберг сидела на своем вращающемся стуле, высоко возвышаясь над рабочим столом, заваленном папками, тестами, толстыми тетрадями. За ее спиной грозно нависали полки, уставленные толстыми фолиантами классиков психоанализа. Золото блестело на книгах Карла Густава Юнга, прижизненные издания старика Фрейда потускнели и потемнели от времени. Лютиция, как всегда, быстро поднялась ему навстречу, едва Мэтью переступил порог ее кабинета.

– Господин Хаггард! – она радостно протянула ему тонкую руку.

– Раньше Вы называли меня просто Мэтью, – заметил он, с опаской усаживаясь в мягкое кресло.

Некоторое время Хаггард успокаивал дыхание, украдкой любуясь своим психоаналитиком. ”С такой фигурой – и не в шоу-бизнесе! Почему экстрасенсы не любят шоу-бизнес? Там денег на порядок больше, даже не экстрасенсу понятно! А ведь не любят…” Мэтью внимательно посмотрел вокруг себя.

Кабинет Лютиции вызывал у него довольно сложное впечатление. Во-первых, в помещении не было ни одного электронного прибора. Не было компьютера, телефона, переговорного устройства. Отсутствовали телевизор и радио, не было видно даже кондиционера. Прохладный воздух подавался через скрытые вентиляционные отверстия, свет проникал через закрытый матовым стеклом потолок. Во-вторых, не было окон, дверь полностью сливалась со стеной, и входящий почти мгновенно терял пространственную ориентацию. Лютиция постоянно изменяла конфигурацию мебели, и привыкнуть к ее кабинету было практически невозможно.

На стенах в строгой последовательности висели редкие вещицы из всех уголков Земли. Лютиция собирала орудия примитивных народов. Ее коллекция была небольшой, но все знали, что Лютиция не держит подделок. На стенах висели только подлинники.

Там были ритуальные предметы индейцев, африканских дикарей, и аборигенов Австралии. По углам кабинета стояли настоящие тотемные столбы, раскрашенные красками с преобладанием красного и коричневого тонов, окруженные копьями и томагавками.

Над креслом для посетителей висела устрашающая маска черного дерева. Мэтью очень не любил сидеть к ней спиной. Ему казалось, что маска смотрит на него.

Маски не нравились Хаггарду. Он явно улавливал намек, что Лютиция тщательно скрывает ото всех свое настоящее лицо. Он поглубже вжался в необъятное кресло.

Лютиция прошла к своему столу, стукнула кончиками пальцев по натянутой коже старого шаманского бубна:

– Я вижу, что Вы получили повышение, – она слегка склонила голову, как бы прислушиваясь к чему-то, и улыбнулась.

– У Вас важное задание, – она слегка прищурилась, – где вы сможете сполна проявить себя. У Вас такой победный вид сегодня!

– Правда? – важно надулся он.

– Если честно, Мэтью, ты выглядишь как индюк, – Лютиция на миг сняла маску Восторга, и немного отодвинула от своего лица маску Психоаналитика, Серьезно Изучающего Ваши Проблемы.

На мгновение Мэтью увидел искренний взгляд, и вот уже Лютиция вновь одела одну из своих бесчисленных масок.

– Как дела, Мэт? – серьезно спросила она.

– Через пару дней лечу в Россию. Буду организовывать евангелическую секту.

– Грязное дело, Мэт?

– А где в нашей жизни чистота?

– О Кэй, выясним наши позиции. Ты рад?

Мэтью кивнул.

– Но есть беспокойство?

– Вот именно.

– Ты летишь к русским. Давай свои ассоциации.

Он поморщился – хроническая язва желудка вновь давала о себе знать. Неожиданно он понял, что вовсе не хочет лететь в эту грязную, да, именно грязную Россию. Его прорвало:

– Грязь, снег, КГБ, водка, зима, медведь, Рэмбо, убивать…

– Стоп! Тебе не сорок лет, тебе тридцать, ты только начал работать в спецорганах. Вспоминай!

Мэтью с трудом остановился. Он попробовал вспомнить себя в тридцатилетнем возрасте. Тогда сил и энергии было гораздо больше. На ум пришли воспоминания о спецшколе на севере Скалистых гор, злой инструктор, зубрежка русского языка. Вспомнились слова преподавателя – эмигранта из Польши:

“Запомните сразу, раз и навсегда! В этом языке нет системы. Только устоявшиеся штампы. Не пытайтесь сами строить слова и предложения. Только повторяйте выученные фразы. Учить нужно все. Слова, предложения, интонации. Еще раз предупреждаю, в этом языке системы нет!”

Варварский язык, варварский климат, варварские обычаи. Дикая система наказаний. Дикие условия жизни. Примитивные представления о гигиене. Инструктор, днем и ночью пугающий провалом и казематами КГБ. Выматывающий душу тренинг. Мэтью набрал в легкие побольше воздуха:

– Россия, рубеж, заслон, колючая проволока, ночь, страх, прожектор, земля, мерзлая земля, куски льда, снег…

– Стоп! Тебе двадцать, ты только что окончил университет.

Лютиция, казалось, была немного удивлена. Она быстро черкала карандашиком в толстой тетради.

Мэтью остановился. Двадцать лет… Тогда он был молод и полон надежд. Он ничего не знал о России, работе, его мысли были заняты совсем другим. Он попытался представить себя беззаботным желторотым юнцом:

– Красный флаг, пляски казаков, гармонь, Большой театр, балет, мороженное, блицкриг, коммунизм, девушки, секс, Сибирь.

– Отлично, можешь не продолжать.

Лютиция прекратила записывать. Она некоторое время молча просматривала запись, затем внимательно поглядела ему в лицо:

– Прежде всего, должна тебя огорчить. После тридцати лет у тебя явно просматриваются проблемы с сексом. Заметь, в “двадцать лет” фигурировали девушки и секс. В “тридцать” произошло какое-то сильное потрясение, вызвавшее страх, а в “сорок” ненависть толкает тебя к агрессии. Серьезное неблагополучие.

– Мне кажется, секс тут не причем.

– Ошибаешься. Ты не женат, и не планируешь жениться. Почему?

– Не было случая. Я постоянно занят работой, у меня нет времени для личной жизни.

– О Кэй, подойдем к проблеме с другого конца. Что вызывает у тебя страх? Давай ассоциации.

Мэтью задумался. Трудно признаться самому себе, чего ты боишься на самом деле. Он попробовал:

– Смерть, крысы, пауки, тараканы, СПИД, япошки, кариес, заразные бактерии…

– Стоп. Твои страшные сны?

– Надо вспомнить. Полчища крыс, за мной гонится Чужой, из фильма, ну ты наверняка смотрела, суд.

– Какой суд?

– Я сижу на полу голый. Женщина в костюме судьи стреляет в меня из пулемета. Пулемет очень большой, как у Шварценеггера.

– Еще!

– Я в Нью-Йорке. Спускаюсь в подземку. Ко мне подходит группа латиносов, и один из них показывает мне пистолет. Я убегаю, но ноги еле шевелятся.

– Еще!

– Человек с седыми волосами предлагает мне разрушить Лос-Анджелес. Он пугает меня. Его сила огромна. Он говорит: ”Тебе же хочется увидеть пустыню на месте этого города!”

Лютиция покачала головой:

– Что еще?

– Меня ловят русские при переходе границы. Усатый человек в шапке – ушанке хватает и душит меня…

– Пока достаточно, Мэт.

Лютиция фон Зонненберг смотрела на него с легкой, едва уловимой иронией.

– Ты, возможно, думаешь, что твои проблемы неповторимы и носят уникальный характер. Так вот, ты мало чем отличаешься от среднестатистического белого американца.

Девяносто процентов белых американцев боятся и не любят негров, мне как психоаналитику, это очень хорошо известно. Тоже касается “япошек”, мексиканцев и китайцев. Все чужое вызывает страх.

Из этой же категории мыши, пауки и микробы. Боязнь микробов поддерживается образами, сотворенными рекламными компаниями. На подсознательном уровне откладываются ролики про мыло, зубную пасту, и стиральные порошки. Образы из рекламы переходят в подсознание всех и каждого, эти образы заполняют наши сны, они реально влияют на поведение и поступки людей. Идеи, возникающие в мозгу режиссеров – рекламщиков, становятся вещественными. Так же вещественны и “Чужой”, и все персонажи фильмов ужасов.

– Я не люблю фильмы ужасов, – вставил Мэтью.

– Неважно, ты их все равно смотришь. И фильмы катастроф тоже смотрят все. Людям нравится это, они хотят видеть этого, они все больше и больше этого хотят …

Лютиция встала, прошлась по кабинету. Ее глаза сверкали.

– Я вижу это. Ты знаешь, мои экстрасенсорные способности постоянно обостряются, – она явно не справлялась со своим волнением.

– Похоже это тревожит и тебя, – нажал Мэтью, невольно любуясь Лютицией. С такой фигурой и лицом она могла достичь успехов не только в психоанализе.

Лютиция села напротив него, широко раскрыла зеленые глаза.

– Ты знаешь, я способна ощущать мысли. Во сне я невольно подключаюсь к снам и кошмарам других людей. У меня четкое ощущение, что в наш коллективный подсознательный мир вторгается извне какое-то новое качество, Мэтью. Оно ужасно.

Лютиция вновь вернулась к образу Заботливого Психоаналитика.

– Но давай пока говорить о твоих проблемах. Твой сон про женщину в суде очень хорош, и такие сны тоже типичны для нашего времени. Большинство обеспеченных мужчин – американцев испытывает страх перед женщинами. Сорок процентов подсознательно считают женщину “Чужой” и склоняются к гомосексуальным контактам.

– Я никогда не позволял себе…

– Оставим эту тему, Мэт. Женщина в суде с пулеметом – это более, чем показательно! Ты боишься женщин и считаешь их чужими.

Лютиция крутанулась на своем стуле и сняла со стены ярко раскрашенный бумеранг. Постукивая по открытой ладони руки гладким легким деревом, она внимательно посмотрела Мэтью прямо в глаза:

– Но главное воплощение “Чужих”, воплощение абсолютного зла для тебя – это русские. Вероятно, это обусловлено спецификой твоего обучения. Я не могу не признать свое восхищение тобой, Мэт. Ты смело идешь навстречу своей судьбе. У тебя великолепный шанс. Если ты вернешься из России победителем, то легко сможешь решить и все остальные проблемы.

Твои сомнения вызваны именно этим. Подсознательно ты понимаешь, что поставил на карту все. Ты можешь все выиграть, или все проиграть.

Лютиция несколько двусмысленно улыбнулась:

– У настоящих американцев это в крови. Либо ты герой, либо отработанный материал.

– Это меня и пугает.

– Соберись. Ты сможешь. Ты выполнишь задание и вернешься домой победителем. Ты полностью подготовлен и легко справишься. Еще будешь благодарить меня за поддержку!

– Ладно, Лютиция, не очень-то меня кодирируй. Я и так плачу тебе больше, чем дантисту, – пошутил он, давая понять, что серьезный разговор окончен…

В этот день на Красной Площади было особенно много народу. Мэтью прошелся вокруг Василия Блаженного, постоял перед мавзолеем. Солнце ярко светило, на лице ощущалось тепло его лучей. Мэтью прошел через Александровский сад и купил билет на посещение храмов Кремля. Удивительно, он легко узнавал эти места. Его отлично готовили для серьезной работы. Он не виноват, что коммунистическая система рухнула раньше, чем он закончил спецшколу! Проклятые русские. Они даже проигрывать не умеют. Так не вовремя признать свое поражение! Кому теперь нужны спецагенты. Слава Богу, что подвернулась хоть эта работенка.

С мыслями о Боге он зашел в Успенский собор.

Мэтью знал план этого собора, он мог рассказать почти о каждой иконе, о каждой фреске на его стенах. Он смотрел видеофильмы, альбомы с фотографиями. Войдя внутрь, он буквально остолбенел.

Реальность была иной. Разница между его знанием и реальностью была тонкой, но абсолютно точно ощутимой. Не надо было быть экстрасенсом, чтобы это понять. Его представления о соборе и сам собор отличались друг от друга, как синий холст – голливудская декорация неба, отличается от реальной синевы и прозрачности небосвода.

Войдя внутрь, Мэтью подумал, что полтысячелетия молитв не передать на фотобумаге. Постепенно он ясно ощутил раздавливающую тяжесть, темноту, пугающую замкнутость пространства. Собор давил своей многотонной массой, его акустика заглушала и скрадывала звуки, производимые доброй сотней посетителей. Внутренний объем собора был огромен, и хитроумно разделен так, что из любой точки можно было заглянуть в несколько смежных помещений, но взгляд не находил выхода во внешний мир. Неприятное ощущение замкнутости пространства усиливалось вызывающим тревогу ощущением бесконечности.

Пространство внутри казалось пустынным, несмотря на присутствие множества людей. Яркий, режущий глаза свет освещал, и не мог высветлить черноту на темных досках икон.

Лики, глядевшие на него со стен, ужасали и странно тревожили его. Они выглядели посланцами из другого мира, где человек рождался, страдал, и умирал.

Мэтью посмотрел вокруг: не было ничего, о чем бы он раньше не знал. Он закрыл глаза. Все было иным. И это иное не было для него чуждым. Он долго стоял так, впитывая в себя эту тончайшую духовную реальность.

Когда он покидал собор, то думал о Боге и возможности рождаться на Земле несколько раз.

Он еще раз посмотрел на собор снаружи. Розовый мрамор, белый известняк стен, ажурная вязь крестов. Золото на голубом фоне неба. Казалось, собор наполняла какая-то прозрачная, поднимающаяся вверх сила.

Его поразило открытие, что снаружи собор был совершенно иным, чем внутри. Геометрия внутреннего пространства разительно отличалась от формы, видимой снаружи. Пространства снаружи и внутри имели равные объемы, но их форма не имела взаимного соответствия.

– Искривление пространства – времени, – эта мысль четко пробилась из подсознания к нему на язык.

Шедший рядом с ним краснолицый турист из Ирландии согласно кивнул.

Сато Ёшинака приехал в Новгород в восемь часов утра. Он вышел из автобуса и с удовольствием огляделся. Ему понравились маленькие кирпичные дома, узкие улочки старого города. Знакомое ощущение приключения поднялось из живота к груди, заставило сердце биться чаще и сильнее. Сато с радостью глотнул влажный ветреный воздух, уловил близкое присутствие огромной массы воды. Город вел его по своим лучшим улицам, показывая себя, и наконец, сделал замечательный подарок – Сато увидел силуэт соборов Новгородского кремля.

Сато прошел внутрь кремля, прикоснулся рукой к штукатурке соборов, бросил взгляд на едва освободившийся ото льда Волхов. Вдали блестела гладь Ильмень – озера. Сато заморгал, глаза слезились из-за ветра и яркого солнца. Он подошел к стоящему в центре кремля памятнику тысячелетия Руси.

Вокруг огромного колокола стояли десятки фигур. Сато удивился – он узнал практически всех.

Рюрик, Иван Грозный, Петр Великий. Трудно было не узнать африканский профиль Пушкина. Этот инок, вероятно – Сергий Радонежский, с крестом – Андрей Первозванный. Сато показалось, что он узнал Кутузова, Серафима Саровского, Крылова, Бородина. Он вглядывался в известные и незнакомые лица, мысленно соглашаясь с тем, что народ, давший столько знаменитых людей, не мог не быть великим. Едва открылись двери музея, Сато прошел внутрь. Побродив по залам до полудня, он вновь вернулся в город.

Свежий ветер и длительное хождение пешком вызвали у него хороший аппетит. Почувствовав голод, Сато решил перекусить в небольшом дешевом кафе. Он взял бутылку пива, орешки в пакетике, порцию горячих сосисок. Когда он заканчивал с пивом, к нему за столик подсел молодой человек в пестрой маскировочной куртке, с бросающейся в глаза армейской выправкой.

– Не помешаю? – в глазах незнакомца ясно читалось любопытство.

– Сато подвинул тарелку, безразлично пожал плечами.

Незнакомец аккуратно налил себе пива, знаком показал на бутылку японцу.

Сато кивнул и пододвинул стакан.

– Ну, ладушки, – незнакомец налил Ёшинаке, уважительно поднес. Они выпили.

Сато понял, что началось.

– Меня зовут Андрей Соколов! – громко закричал незнакомец в ухо Ёшинаке, раздельно выговаривая слова. – А тебя как звать?

– Сато Ёшинака.

За столом повисло молчание. Русский прикидывал, бывают ли такие имена.

– Ну, за знакомство! – он вновь наполнил стаканы.

– Кампай!

Андрей Соколов ловко открыл еще одну бутылку.

– Ты японец?

Сато молча кивнул. Ему вдруг стало безумно интересно, в его взгляде мелькнул веселый огонек.

Русский уловил это мгновенно.

– Ну вот, теперь я вижу что ты человек. А то сидишь, как кукла неживая. Давай еще по одной, браток.

Они выпили.

– А зачем ты к нам приехал? Что ты здесь делаешь? – снова заорал он Ёшинаке в ухо.

Сато посмотрел русскому в глаза.

– Я турист, – просто сказал он.

– Ах вот как! Молодец! Пойдем, я тебе тут все покажу.

Сато понял, что застрял в Новгороде как минимум на неделю.

Мэтью Хаггард хорошо знал технологию создания сети. Не теряя времени, он быстро составил, размножил, и лично развесил первые объявления. Позвонило всего три человека.

Мэтью поговорил со всеми тремя, и выбрал из них одного. С этого дня Борис Толкачев целыми днями бегал по центру города с пачкой объявлений и клеем.

В течении трех дней Мэт нашел фантастически дешевое помещение в одной из лабораторий, сдаваемой за бесценок институтом Недр Земли. Помещение было в самом центре города, в десяти минутах ходьбы от Кремля.

На его автоответчик пошли звонки от десятков людей, всерьез заинтересовавшихся Скайфлаингом.

Что такое Скайфлаинг, Мэтью еще не знал. Решив, что разумнее всего будет действовать по обстоятельствам, он решил собрать пресс-конференцию совместно с местными специалистами из смежных областей. Мэтью заплатил большие деньги одной известной рекламной компании, чтобы по телевидению был показан репортаж и рекламный ролик:

… В одном из четырехзвездочных отелей столицы была устроена небольшая пресс-конференция. Мэтью Хаггард пригласил экстрасенса, проповедника-евангелиста из Калифорнии, местного буддиста, и еще двоих: специалиста по программированию, и представителя академической науки. Мэтью решил, что в процессе общения с этими людьми он и выберет нужную терминологию, систему поддержания доверия, необходимые смысловые ассоциации. Пока у него самого не сформировались ключевые мыслеобразы, он не говорил о Скайфлаинге ничего конкретного, предпочитая напускать побольше туману.

– А вот моим читателям интересно, – начал вопрос представитель молодежной прессы, смешно растягивая слова.

Мэтью заметил, что хотя корреспондент смотрит на него, его жестикуляция явно направлена к кому-то другому. Представитель молодежи говорил медленно, периодически прислушиваясь к своим невидимым читателям, по-видимому, висящим где-то над его головой.

– У вас на эмблеме изображен человек, который куда-то падает. Он что, обкурился и из окна выбросился? А если не обкурился, то почему он без парашюта? И вообще, моих читателей интересует лично Ваш психоделический опыт. Спасибо.

Мэтью, как смог, открестился от проблемы наркотиков:

– Скайфлаинг – это полет внутри себя. Для этого нужна особая запатентованная нами психотехника, и особый, запатентованный нами же способ дыхания. Наркотики делают человека рабом лекарственных препаратов, а последователь Скайфлаинга становится свободным благодаря запатентованным нами методам совершенствования сознания.

После этого слово взял представитель прессы красного толка:

– А скажите, уважаемый господин Хаггард, не станут ли ваши последователи рабами ваших, извиняюсь, технологий? И какой это способ дыхания Вы запатентовали? Вдох? Или выдох? Спасибо.

– Последователи Евангелических технологий – самые свободные люди на Земле. Они исповедуют учение Иисуса Христа. И они не являются рабами отживших тоталитарных идеологий! – зло бросил Хаггард.

Такая отповедь тоталитаризму крайне понравилась корреспонденту издательства “Чистая прибыль”. Он тоже взял слово.

– А как занятия вашим Скайфлаингом влияют на бизнес? И Вообще, у вас есть какие-нибудь акции, вы играете на рынке ценных бумаг? Спасибо.

– У нас есть специальные программы обучения бизнесу на английском языке. Через сеть Интернет вы можете общаться с тысячами последователей Скайфлаинга во всем мире! Все члены нашего общества могут иметь бесплатный доступ к сети Интернет для евангелического общения!

– Это все замечательно, – произнес ведущий, – но может быть, мы послушаем мнение наших приглашенных специалистов?

Журналисты оставили в покое уставшего Хаггарда и переключились на его гостей.

Все приглашенные специалисты не имели о Скайфлаинге никакого представления, но это ничуть их не смущало. Проповедник из Калифорнии говорил только цитатами из Евангелия и щелкал себя по плечам широкими подтяжками.

Буддист придерживался строгого агностицизма, и предпочитал говорить не о словах, а о том всеобщем и непознаваемом, что стоит за всякими словами, является их сутью, и превышает значение любых слов.

Начинающий программист, со смелостью, свойственной представителям молодых и бурно развивающихся наук, объяснял присутствующим, что мозг – это тот же компьютер.

– Мы можем заложить в мозг любую программу и любую информацию, мы можем устранить любое нарушение мышления, используя только теорию программирования, – вещал он.

– Позвольте, молодой человек, но как вы измените приоритеты, – не выдержал ученый мэтр, – в отличие от компьютера, мозг человека соединен с бесконечно большим источником информации! Человек имеет четкую иерархию ценностей. Как вы в конце концов, сотрете то, что уже записано в личном опыте человека?

– Ну это проще простого, – улыбнулся программист. Есть проверенные веками способы. Африканские шаманы давно используют зомби. Ненадолго перекрыть кислород, маленькая клиническая смерть…

Проповедник-евангелист вскочил, и завопил что-то об Армагеддоне.

Буддист повернул к компьютерному умнику доброе тучное лицо:

– Ну ты и сука! Тебе бы устроить маленькую клиническую смерть!

Экстрасенс залез на стол, принял позу лотоса, и затянул мантры. Буддист с программистом устроили небольшую потасовку.

Мэтью был очень доволен. Скандал на пресс-конференции – это как раз то, что нужно для раскрутки. Журналисты расхватывали календари, значки и плакаты с символикой Скайфлаинга.

Информация была запущена. Теперь предстояло начать набор кадров. К подбору претендентов на звание инструктора он подошел самым тщательным образом. Не доверяя русским, он привез необходимые анкеты еще из Америки, и теперь тщательно тестировал всех прибывающих кандидатов.

Решив, что на первых порах не стоит пытаться получить большие надои с малого стада, он проводил тестирование бесплатно …

Через три дня к нему в офис позвонил представитель рекламной компании, и сообщил, что уже смонтирован, и через неделю через будет показан по телевидению рекламный ролик о Всемирном Обществе Евангелических Технологий и революционном методе совершенствования сознания – Скайфлаинге.

Ночь застала Сато в доме Соколова. Они сидели в задымленной кухне на втором этаже старого дома дореволюционной постройки. Сато спонсировал закуску. Узнав о халяве, к Соколову подкатили еще трое молодых людей – парень и две девушки. Сато чувствовал себя по кайфу. Он сидел в углу с сигаретой в зубах, пил холодную водку, и закусывал хрустящими солеными огурцами местного приготовления.

Соколов со своим приятелем Константином быстро загрузились, сидели молча и тупо смотрели перед собой. Девушки, напротив, раскраснелись, лузгали семечки и оглушительно хохотали. Они были очень похожи друг на друга – небольшого роста, крепкие, с круглыми лицами и очень упругими формами.

Сато достиг медитации, и держал стакан только для виду, не желая доходить до скотского состояния. Ему нравился старый деревянный дом с большой кухней, грубая деревянная мебель, деревянные стены, лестницы и потолки. Он загасил сигарету о край тарелки, и сказал:

– Ну и чем вы здесь занимаетесь?

– А ты говорил, что он по нашему не рубит, – медленно проговорил Константин, обращаясь к Андрею.

– А я говорил, что после второго стакана он научится, – Андрей морщил лоб и безуспешно силился протрезветь. Девушки на миг прикусили язычки, но через минуту снова начали болтать и глупо хихикать, искоса разглядывая высокого японца.

– Мужики, я серьезно. Чем занимаетесь, как тут живете? Я у вас четыре года не был.

– Вымираем потихоньку! – радостно сообщила одна из девушек.

– Это верно. Полный п… ц, – согласился Константин.

– Что, работы нет? Денег не платят?

– И работы нет, и денег не платят, и водка вся х… евая, – подтвердил Андрей.

– Не пейте, – несколько свысока предложил Ёшинака.

Мужчины обиделись.

– А как нам ее не пить? Мне всего хочется, а ничего не могу купить. Только ее, понимаешь?

– Чего в городе интересного? Театр, дискотека, спорт какой есть?

– Театр нам не нужен, на дискотеку мы ходим, но там правило: трезвым нельзя. Фэйс-контрол не пропустит. Туда не танцевать ходят, а напиться или обкумариться.

– Понятно, – вздохнул Ёшинака, – а что со спортом?

Соколов глотнул еще полстакана водки, схрумпкал огурец, поднялся и заорал:

– Завтра – все покажу. А теперь гулять!

Он резко выпрямился, откинул назад голову и рухнул на спину.

Сато помогал Косте тащить Андрея, и удивлялся, откуда столько энергии у девушек – они убрали со стола и быстро перемыли всю посуду.

Костя и Ёшинака выкурили еще по одной сигарете, стоя на крыльце. Новгород погрузился во тьму. Улицы освещались лишь слабым светом окон, да считанными тусклыми фонарями. Было ясно видно звездное небо.

– А как ты дальше направляешься? – задал вопрос Константин.

– Через Ильмень.

Константин затянулся последний раз, щелчком отправил окурок в полет. Яркая искорка мелькнула и погасла.

– На чем?

– На катере.

– Это ты вовремя. Как раз через неделю начало навигации.

Мэтью Хаггард был недоволен. За три дня на тестирование явилось всего восемь человек. Четверо из них были законченные алкоголики, надеявшиеся бесплатно закодироваться от пьянства. Пришел молодой наркоман, осторожно намекающий, что взял бы пробную партию Скайфлаинга на реализацию.

Явились также двое людей, которым Мэтью сразу дал от ворот поворот. Один из них был представитель налоговой инспекции. Он потрясал бланками и анкетами, требуя немедленного предоставления всей финансовой документации. С ним Мэтью справился без проблем:

– Наше общество не занимается финансовой деятельностью. Мы распространяем информацию о существовании Бога! – с этими словами Мэтью сунул чиновнику карманную библию, евангелие, и стопку брошюр из серии “Я и Христос”. Чиновник от бумаг отказался, сославшись на сверхчеловеческую занятость. Мэтью попытался пригласить его на тестирование, но служитель закона уже уносил ноги из проклятого места, в котором витал запах праведности и отсутствия денег.

Второй явился через десять минут после ухода первого. Это был круглый молодой детина в короткой кожаной куртке, с толстой золотой цепью на шее и без всяких признаков эмоций на лице. Он машинально посмотрел по сторонам, совершенно не обращая на Мэтью никакого внимания, утвердительно покивал сам себе, соглашаясь с какими-то внутренними доводами.

– Чем я могу помочь Вам? – американец попытался привлечь к себе внимание вошедшего.

– Чего? – Вошедший набычился, сделал угрожающее лицо, и поглядел Мэтью прямо в глаза.

Мэтью понял сразу и все:

– Вы ищете деньги? До Вас приходил один человек…

– Знаю, – небрежно отмахнулся рукой бандит, – Богом торгуешь. Дело доброе, верняк! Вас тут до хера развелось, за всеми не уследишь. Одним больше, одним меньше – кому какое дело.

Он прицелился в Мэтью вытянутым указательным пальцем:

– Ты улавливаешь?

Мэтью сделал глотательное движение, нервно поморщился:

– Это в каком смысле?

Плечистый посетитель почесал коротко подстриженую голову:

– Через месяц вернемся. Если за это время не раскрутишься – лучше сваливай отсюда подобру – поздорову.

Мэтью машинально кивнул. Незнакомец повернулся и пошел к выходу. В дверях он остановился, и требовательно произнес:

– А Библия?

– Да, конечно, конечно! – Мэтью нагрузил братка религиозной литературой.

– То-то! Ты, главное о деле не забывай! – браток обнажил зубы в чудовищной улыбке, сунул книги под мышку, и резко закрыл за собой дверь.

После этих визитов Мэтью Хаггард в течении нескольких минут сидел, бессильно опустив на колени тонкие длинные руки. Дело стало представляться ему значительно более сложным. Он снял очки и стал машинально протирать их скрипучей от чистоты белой одноразовой салфеткой. В этот момент в дверь постучали, и в офис вошел восьмой посетитель, интересующийся Скайфлаингом.

… За десять лет до первой русской революции сын одного из богатых замоскворецких купцов объявил родителю, что не желает заниматься торговлей, а всей душой стремится к научной деятельности. Купец не стал препятствовать странным наклонностям своего третьего сына, тем более, что остальные были людьми оборотливыми и смекалистыми. Он послал сынка в Петербургский университет, затем отправил в Германию и Швейцарию – поучиться уму-разуму у Запада. Сынок отца не посрамил, получал высшие оценки и в Петербурге, и в Кельне, и в Базеле. Пока он колесил по заграницам, отец долго думал, чем занять своего сына, так резко выделяющегося среди патриархального населения Замоскворечья. Чтобы поддержать авторитет семьи, и не быть посмешищем в глазах соседей, он купил целый квартал земли недалеко от дома, разбил там сад, построил корпуса для лабораторий, помещения для изготовления приборов, большой дом с башней и обсерваторией. Выписал из-за границы оборудование, машины, реактивы, и подарил все это своему сыну. Когда тот вернулся домой, родитель преподнес ему целый научный городок.

Так в Москве появился еще один частный институт. До революции он был на частичном балансе правительства, а после победы пролетариата был национализирован, по слезной просьбе самого купца, лично знавшего Луначарского.

Народное правительство извело плющ и виноград, покрывавшие ранее стены корпусов, выкорчевало на дрова сад, разобрало обсерваторию. В тридцатые годы институт совсем было захирел, но тут Великий Кормчий поставил задачу: обеспечить советскую науку достаточным количеством урановой руды. Так на базе старого института появился НИИ Недр Земли. Квартал окрутили колючей проволокой, поставили на вахте охрану НКВД, скрыли все за высокими заборами. Институт успешно справлялся со всеми задачами, создал стране громкую славу, но, так как он был засекречен, то страна так и не узнала, где же конкретно трудятся героические физики, решившие урановую проблему.

Но время шло, и к началу девяностых годов ситуация еще раз изменилась. Демократическое правительство свело финансирование науки практически к нулю, и руководители института были вынуждены сдавать свои помещения под офисы, гаражи и склады. Одно помещение временно арендовало Всемирное Общество Евангелических Технологий. Именно туда и направил свои стопы приятель Петрова и Синицына, известный своей безалаберностью Сергей Котеев.

Так как система зданий была очень сложной, и неоднократно подвергалась реконструкции, Котеев не сразу нашел нужный ему кабинет. Сначала он попал в представительство какой-то туристической фирмы, где в него впились два молодых клерка, предлагая баснословно дешевый круиз по Нилу. Потом он попал на презентацию фирмы – распространительницы дисконтных карт, едва вырвался, обеими руками держась за свои карманы. В суматохе он попал на лестницу, ведущую в грязный и сырой подвал. Назад идти не хотелось, и он с опаской пробирался под старыми трубами, на которых висели капли конденсированной влаги. По его представлениям, здесь должны были располагаться технические службы, какие-нибудь слесари или водопроводчики.

Увидев приоткрытую дверь, обитую толстыми листами жести, он потянул ее на себя.

– Заходите! – раздался повелительный старческий голос.

Котеев протиснулся в большое неухоженное помещение. Оглядевшись вокруг, он недоуменно пожал головой. Ремонт и уборка здесь, похоже не производились со времен революции и гражданской войны.

Вдоль стен стояли старые рассохшиеся шкафы, из их недр вываливались груды разносортных, пожелтевших от времени бумаг. Повсюду были развешаны карты и схемы с изображением отдельных частей страны, Москвы, земной шар в разрезе. В центре помещения стояли длинные железные столы, верстаки, к ним же был пристыкован типовой канцелярский стол, заваленный огромным количеством бумаг. На железных столах громоздились груды электрических проводов, трансформаторы, какие-то осциллографы, старые, очень старые, и просто архаические приборы.

Группа проводов выходила из этого конгломерата, и соединялась со врытой прямо в землю толстой и ржавой трубой. Один проводок тянулся через все помещение и приводил в действие транзисторный приемник начала семидесятых. Из приемника звучала популярная передача поп-музыки.

Котеев с изумлением уставился на приемник, выглядевший здесь так же нелепо, как Папа Римский в борделе.

– На этой волне чаще других передают прогноз погоды и новости, – пояснил вставший из-за стола сухощавый старик.

– Виноват, я кажется, заблудился, – собрался ретироваться Котеев.

– Ничего, ничего. Заходите, Вы как раз вовремя, – и старик ловко ухватил его за край рукава. – Снимайте куртку, у нас впереди много работы!

Утро следующего дня началось для Сато Ёшинаки с тяжелой головной боли. Он проснулся на заре, когда его товарищи по попойке еще спали в недрах большого деревянного дома. Сато сел на кровати, и обнаружил, что вся деревянная конструкция дома шатается, стены наклоняются, а пол стремится поменяться местами с потолком.

Он оделся, нацепил сумку-набрюшник, и выскользнул на улицу. Когда он выходил, дверной косяк предательски сместился, и больно ударил его в плечо. Ступеньки крыльца шатались, норовя сбросить его на землю. В голове что-то звенело, во рту стоял ужасающий запах, сильно хотелось пить.

Проходя мимо открытого ларька, Ёшинака купил пластиковую бутылку минеральной воды, и выпил половину прямо на улице. Добравшись до старой вечевой площади, он разделся до пояса, умыл лицо остатками минералки, и начал комплекс восстановительных упражнений из системы старого окинавского каратэ. В голове шумело, земля периодически коварно качалась под его ногами. Дабы восстановить равновесие, Сато утвердился в монументально устойчивой кибадачи, несколько раз втянул воздух через плотно сжатые зубы, и с напряжением выдохнул его. В голове заметно прояснилось, земля перестала качаться и ускользать. Осторожно, стараясь не трясти головой, Сато подтянул левую ногу к правой, и выставил ее вперед. Распределив вес в этом новом положении, он начал медленно сгибать и выпрямлять руки, выполняя блоки и удары вперед на среднем уровне. На вдохе он со свистом засасывал воздух через нос, а с выдохом расслаблялся, произнося “Саа…”.

Выдох – вдох, выдох – вдох, напряжение сменяется расслаблением, сила вибрирует внутри и вокруг него, и больше уже ничего не нужно делать, все происходит само, круг замыкается…

Левая рука ставит блок на вдохе, а правая вместе с выдохом наносит прямой удар. Блок – удар, блок – удар, раз за разом, удар за ударом, день за днем, год за годом, эти удары выполнялись и будут выполнятся века и века. Сато провалился в иное измерение. Он не замечал движение времени, взгляды проходящих мимо людей. Он не знал, где он, и что находится за пределами его тела. Он ощущал, как сила проходит через него, смывает все лишнее с его энергетической оболочки. Он был уже более, чем просто механическое соединение сознания, рефлексов, и движений тела. Он был одним непрерывным потоком. Он чувствовал, осознавал и действовал в едином непрерывном течении энергии.

Сато прогнал энергию через все участки тела, сконцентрировался на выходящих вперед кулаках. Постепенно у него появилось ощущение, что тело уже полностью подчиняется ему. Чтобы проверить это, он выполнил несколько медленных перемещений, затем замер в балансировке на одной ноге. У него получалось все лучше и лучше.

Сато поднял руки над головой, сделал полный вдох, и вернулся назад, в окружающий мир, наполненный влагой весны, утренним светом, и свежим ветром. Бросив взгляд на вставшее солнце, пологий наклон берега, и изгиб реки, Сато определил благоприятное направление для выполнения ката. Его джинсы были не слишком широки, но позволяли выполнять практические все движения из ката Хэйан. Эти движения Сато выучил еще в младшем школьном возрасте, когда его одноклассники проводили время за видеоиграми и чтением комиксов. Сато еще никогда не жалел, что так потратил тогда свое время. Хотя с тех пор он больше не занимался Сётоканом, он часто выполнял эти комплексы, как восстановительные и медитативные упражнения.

Через час занятий к нему подошел милиционер.

… Котеев второй час работал в лаборатории профессора Быстрицкого. Старик мастерски подхлестывал его трудовой энтузиазм:

– Ну где еще Вы, молодой человек, собственными руками прикоснетесь к спектроскопу, на котором работал сам Вернадский? – Они с академиком отволокли махину прибора в дальний угол лаборатории.

– А этот спектроскоп работал во времена Курчатова, мы его до сих пор можем использовать для гелиометрии. А вот наша гордость – последняя модель. Выпущена экспериментальной партией. Во всем мире таких не более ста штук.

– Ну этот хотя бы носить можно, – Котеев оттащил прибор на свободное пространство посредине стола.

– Не только носить, молодой человек. Такие приборы летали на самолетах, с их помощью были созданы самые точные гелиометрические карты, – и старик махнул рукой в сторону висящих вдоль стен схем.

– Простите, но я немного не в курсе касательно гелия и всех этих проблем, – Котеев не хотел показаться невежливым.

– Молодой человек! – в голосе академика зазвучали металлические нотки. – Я слишком стар, чтобы ловчить и пытаться обманывать. У Вас есть какие-то срочные дела, нелепые, как и все наше время. Идите и выполняйте их. Но через неделю, а лучше завтра, я жду Вас здесь, у себя. Мне за семьдесят, и если бы что-то меня могло заинтересовать сильнее, я бы этим не занимался. Но поверьте, то что Вы здесь узнаете, может перевернуть Вашу жизнь. Идите с богом и возвращайтесь!

Через двадцать минут Сергей уже стоял перед кабинетом Хаггарда.

… Мэтью испуганно вздрогнул, когда в дверях раздался громкий стук очередного посетителя. Он взял себя в руки и со всей возможной тщательностью смодулировал в голосе ноты компетентности и уверенности в себе:

– Проходите пожалуйста.

В дверь как-то боком протиснулся молодой человек. Он искоса осмотрелся вокруг, и проскользнул на стул для посетителей, стоящий перед рабочим столом Хаггарда.

– Я по поводу Технологий, – вопросительно произнес посетитель.

– Мэтью Хаггард! – американец встал, и широким жестом протянул руку, оскалившись в белозубой улыбке. Стекла его очков хищно блеснули.

– Котеев, Сергей, – вошедший как-то неуверенно протянул руку и сильно пожал. Пожатие немного превышало положенные правилами хорошего тона пределы.

– Прежде всего, заполните эти анкеты, – Мэтью протянул человеку несколько листков, скрепленных розовой пластиковой скрепкой.

Сергей засопел и начал усердно работать. Первым делом он незаметно сунул красивую скрепку себе в карман.

В самом начале анкеты крупным шрифтом была выделена надпись:

– Отвечайте на вопросы максимально откровенно! Компьютерная проверка безошибочно отличит ложные ответы! При обнаружении попыток обмана повторное тестирование проводиться не будет!

Сергей кивнул и принялся за дело.

Часть, посвященная стандартным анкетным данным, не вызвала у Сергея никаких проблем. Последующие пятьдесят тестов служили для приблизительного определения интеллектуального уровня испытуемого. Особенно хорош был вопрос:

Радий тяжелее олова. ......................... Да, Нет, Затрудняюсь ответить.

У Сергея возникло ощущение, что этот вопрос ему уже задавали, и он обвел “Затрудняюсь ответить”.

Затем следовал раздел, где в довольно примитивной форме выявлялась подверженность человека внушению.

В этом разделе Сергей четко следовал правилу Да – Нет, и свои ответы распределял приблизительно так:

– Верите ли Вы в Бога? – Да

– Вы часто смотрите телевизор? – Нет.

– Доверяете ли Вы мнению других людей? – Да.

– Вы верите в НЛО? – Нет.

– Как по-вашему, существуют ли параллельные миры? – Да.

– Вам нравится жевательная резинка? – Нет.

Раскидав половину ответов, кося под абсолютно внушаемого, в тоже время другой половиной утверждая противоположное, он перешел к следующему разделу. В нем проверялся уровень общения, способности к вербовке единомышленников и распространению информации. Здесь Сергей прикинулся забитым интровертом, неспособным к межличностному общению:

– Вам нравится, когда другие слушают вас? – Нет.

– Вы боитесь высказывать свое мнение ? – Да.

– Вам нравится быть одному? – Да.

– У Вас много друзей? – Нет.

Осознавая, что следующие разделы с его ответами вряд ли будут прочитаны, он тем не менее, перешел к вопросам, в которых проверялись стремление к лидерству, тщеславие, и определялось наличие сверхценных идей. Вероятно, этот раздел служил для выявления “кнопок управления”.

Здесь было опасно вступать в противоречие с предшествующим разделом, где Сергей изобразил себя человеком замкнутым. Поэтому он, со всей возможной скромностью, изобразил претензии на духовное лидерство, решительно отмежевавшись от претензий на политическое господство. Когда вопросы коснулись жадности и любви к деньгам, Котеев оскорбился. Особенно взбесил его следующий вопрос:

– Вам нужно много денег для выполнения своей общественной миссии?

Сергей с утра не позавтракал, и ему захотелось немедленно набить морду американцу. Он справился с собой, и вздохнув, написал – Да.

Потом последовал раздел, выявляющий тайные страхи, и слабые стороны психики. Здесь Котеев прикинулся опасным маньяком, враждебно относящимся к пришельцам из иных измерений.

Увидев вопрос:

– “Думаете ли вы о смерти?”, он вспомнил высказывания японских мастеров Дзен:

“Засыпаешь – думай, о смерти, просыпаешься – думай о смерти. Думай о ней всегда.”

Сергей ответил на вопрос – “постоянно”.

Тесты быстро подходили к концу. В самом конце анкеты особняком стояли несколько вопросов, назначение которых Сергей определить не смог.

– Лейтенант Бородин. Ваши документы, пожалуйста, – вежливо поздоровался милиционер.

Сато молча одел футболку и свою неизменную черную куртку. Он уже было приготовился познакомиться с обычаями, царящими в новгородской милиции, как вдруг на горизонте замаячили новые персонажи.

– Сашка! Сашка! – к милиционеру бежали давешние девчонки.

– Ну что еще?

– Это японец, он у Андрея Соколова гостит!

Точно японец? – лейтенант недоверчиво смотрел на Ёшинаку.

– Точно, точно, самый настоящий! Скажи ему что-нибудь по-японски! – девчонки начали хихикать и дергать Сато за рукав.

– Во тьяо Сато Ёшинака, во хен каосин тьян тао ни!¹ – неожиданно громко выпалил Сато.

Лейтенант отпрянул.

– И правда, японец! – Он свысока посмотрел на девушек, – чего смеетесь? Японского языка не слышали? А ты брат, поосторожней здесь. Народ у нас разный, каратистов не очень-то любят!

И с Соколовым ты поосторожней. Безголовый он. Ну, ступайте с миром!

Лейтенант повернулся и медленно направился к центру города. Ему надо было оправиться от потрясения.

Сато направился с девушками в дом к Соколову, где уже был разогрет самовар.

– Сегодня вечером в нашей секции тренировка. Готовься, будешь каратэ показывать! – Андрей пил чай, и закусывал горячим пирожком.

Сато слегка наклонил голову, приподнял бровь. Он еще не давал своего согласия что-либо демонстрировать.

– Пожалуйста, кушайте! – девушка протянула к нему блюдо с дымящимися пирожками.

– С чем? – полюбопытствовал Сато.

– Эти сладкие, а вот – с грибами и капустой, – девушка доверчиво улыбалась.

– С капусты начнем! – Сато схватил и зарылся зубами в горячий и мягкий пирожок.

… Сергей Котеев работал всю ночь, дублируя на русский язык идиотский триллер, где маньяк-некромант бегает по старому университетскому зданию, желая задушить почтенного профессора-египтолога. Фильм дублировался тяжело, так как ночь накануне визита в Евангелическое Общество Сергей провел, играя в компьютерную игру “Падение Вавилона”. Тем не менее, поутру он не пошел домой, а чисто автоматически направился в институт Недр Земли.

Теперь он сидел в НИИ НЗ и слушал рассказ академика Быстрицкого. Академик удивительно походил на персонаж из идиотского ночного видеофильма, и Котеев периодически поглядывал, не затаился ли поблизости маньяк.

Академик одновременно рассказывал, слушал радио, и переносил показания приборов в разлинованную ученическую тетрадь. Состояние Котеева его абсолютно не интересовало, и он выливал на несчастного целые потоки информации:

– Гелий был первоначально открыт при изучении спектра Солнца, и довольно долго считалось, что на Земле этого элемента нет. Но в конце прошлого века обнаружилось, что этот элемент присутствует и в атмосфере Земли, правда, в очень небольших количествах. – Академик подошел к допотопному спектрографу, почтительно коснулся его руками.

– В дальнейшем выяснилось, что гелий постоянно диффундирует из земной коры, просачивается сквозь нее, и выходит в атмосферу. Этот факт так восхитил Вернадского, что он говорил о “гелиевом дыхании” Земли. Были обследованы сотни газовых месторождений, но везде гелий присутствовал в ничтожных количествах. И вот в двадцатых годах в Америке были обнаружены месторождения природного газа, где примесь гелия составляла до двадцати объемных процентов! Была разработана промышленная технология его получения. Этот газ является уникальным для воздухоплавания. Легче воздуха, он не является горючим. В двадцатые годы в мире начался бум дирижаблей.

Гитлер бредил диражаблями. В тридцатые годы он начал построение целого воздушного флота цеппелинов. Армады дирижаблей должны были переносить огромные армии, тысячи тонн грузов практически в любую точку земного шара. Расстояния не были преградой для аппаратов легче воздуха. Одновременно с Гитлером, Сталин тоже строил легкий воздушный флот.

Котеев заворожено смотрел на профессора, но уже почти не слышал его. Профессор двоился, кружился, бесшумно шлепал губами. Периодически он вообще исчезал, застилаемый густым туманом, а на его месте возникали кадры из видеофильмов, персонажи компьютерных игр. Наконец Котеев полностью отключился, выпал из окружающего пространства. Перед его глазами плыли громадные армады пузатых дирижаблей. Там были и серебристые сигары, и белые остроносые торпеды, цветные, разрисованные под акул, китов, и персонажей мультфильмов. Чип и Дэйл спешили к кому-то на помощь, плыли коротышки из Солнечного города, Пятачок болтался под зеленым воздушным шариком, огромный надутый презерватив нес агента 007 в черных очках и золотым зубом во рту.

Академик заметил, что его собеседник несколько отвлекся, и что было силы хлопнул по столу железной линейкой. Котеев подпрыгнул, ожидая неизбежного нападения маньяка-некроманта. Академик прокашлялся, и небрежно произнес:

– На чем мы остановились? Ах, конечно. Американский сенат ввел тогда специальную поправку к конституции, запрещавшую вывоз гелия из страны. Одно голосование в сенате США убило воздушный флот России и Германии. Когда Гитлер узнал об этом решении, с ним произошла истерика. Он сменил свою команду астрологов, и дал инженерам приказ перейти на заполнение дирижаблей водородом. Это был поступок отчаяния. Смесь водорода с воздухом крайне взрывоопасна. Немецкие инженеры применили революционные по тем временам технологические новинки. Были разработаны невиданные меры безопасности, применены новые материалы, предотвращающие накопление статического электричества. Задача была сверхсложной, ведь только одна искра могла уничтожить воздушный гигант, несущий нагрузку в десятки и сотни тонн. Немцы со свойственной им дотошностью выполняли водородную программу, но серия ужасающих катастроф положила конец этой идее.

Гибель дирижабля “Граф Цеппелин” поставила точку в этой истории. “Титаник воздухоплавания” благополучно преодолел расстояние между Берлином и Нью-Йорком, проплыл в считанных метрах между вершинами небоскребов, добрался до посадочной площадки и без всякой видимой причины сгорел в нескольких метрах от земли. Очевидцы говорили, что это была просто короткая вспышка. Истинная причина катастрофы неизвестна до сих пор.

Началась эра аппаратов тяжелее воздуха. Геринг пообещал Гитлеру построить лучший в мире тяжелый воздушный флот. Американцы, немцы и русские неистово состязались в скорости, высоте и дальности полета… О гелии временно забыли.

Академик отдышался, бросил себе на ладонь горсть разноцветных пилюлек, проглотил их, и некоторое время сидел, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Заметив, что Котеев вновь приготовился задремать, он вышел на середину лаборатории, и продолжил:

– В начале сороковых Сталин узнал, что Америка и Германия близки к решению ядерной проблемы. Началась гонка по созданию ядерного оружия. На первом плане стояла проблема урана. Эту задачу было приказано решить нашему институту. И в кратчайшие сроки.

Смена темы с гелия на уран заинтересовала Сергея. Перед его внутренним взором возникли сотни маленьких фигурок с лопатами, одетых в валенки, телогрейки и шапки-ушанки. Фигурки копали и подбрасывали в воздух белый снег, роя глубокую яму, но метель снова и снова заметала их котлован.

Академик заметил, что Котеев почти не слушает его, упершись взглядом в висящие на стенах картинки. Он кашлянул, привлекая внимание Сергея.

– Как найти урановую руду, если рудное тело залегает компактно на глубине нескольких километров? Обычные способы не годились для этого. Срочно создавались новые технологии. Два метода конкурировали между собой.

При первом на самолет ставилась аппаратура, фиксирующая источники радиации. С поверхностными месторождениями это было просто. Но если руда прикрыта гранитной породой? Тогда вновь вспомнили о гелии.

Как известно, при ядерном распаде образуются потоки гамма-лучей, электронов, и альфа-частицы – ядра атомов гелия. Было решено искать не уран, а гелий, образующийся при его распаде.

Академик показал на еще один аппарат:

– При помощи этой штуковины определялось содержание гелия в воде и воздухе.

Задача была решена, хотя результаты получились не совсем те, которые первоначально прогнозировались. Иногда урана было много там, где гелий едва превышал пороговые значения, а иногда мощные выходы газа оказывались пустышкой. В сороковые и пятидесятые думать об этом не было времени, все силы были направлены на основную проблему.

Сергей две ночи толком не спал, он с трудом понимал, где находится, и почему почтенный старец с академическими замашками излагает ему проблемы советской урановой индустрии. Невероятным усилием воли ухватив кончик последней фразы профессора, он произнес:

– Это наверное очень интересно, но сегодняшние проблемы так далеки от всего этого. Это лучше изучать историкам науки…

– Терпение, молодой человек. Я все рассказываю по порядку, чтобы потом не переспрашивали. Так вот, в шестидесятых годах мы заинтересовались, что там был за разброс в данных гелиометрии. К этому времени мы уже имели представление о термоядерном синтезе и знали, что существуют разные изотопы гелия.

Так вот, легкие изотопы гелия наиболее распространены во Вселенной. Они получаются в результате термоядерного синтеза. Тяжелые изотопы образуются при распаде радиоактивных элементов. Представьте себе наше изумление, когда обнаружилось, что более девяноста процентов земного гелия составляет легкий гелий. Он никак не связан с урановыми рудами!

Тогда возник вопрос, как мы их тогда искали, и почему, собственно, нашли?

Оказалось, что легкий гелий постоянно просачивается из глубоких слоев Земли, преимущественно в местах крупных разломов между плитами. Урановые руды тоже связаны с этими разломами и часто располагаются поблизости. Не успели мы перевести дух – если бы это стало известно в сороковые, то многим нынешним заслуженным ученым не сносить головы, как пошла новая информация, заставившая нас схватиться за голову.

Главное, что тогда произошло – это полный пересмотр наших представлений о строении Земли. Кстати, сколько сейчас время?

Академик с ужасом взглянул на часы.

– Пора, молодой человек, пора. Вот, почитайте эти материалы, а я через час выступаю на заседании ветеранов советской разведки. Он всучил Котееву кучу бумаг:

– Ничего не теряйте. Это уникальные материалы, ксерокс нынче дорог, ну вы меня понимаете.

– Ага. – Сергей механически запихнул бумаги себе в рюкзак. – А они не секретны?

Академик выразительно махнул рукой и неприлично выругался.

Третий день без сна начал сказываться. Сергей грезил наяву, перед глазами проплывали люди, разговаривали с ним, он отвечал, поддерживал разговор. Глаза слипались, и каждые двадцать секунд закрывались, погружая его в блистающий мир видений. Вспыхивали и гасли во тьме звезды, рождались миры, строились царства, гибли цивилизации. Все эти события проносились перед ним в течении нескольких секунд, затем колени подгибались, он едва не падал, и вновь приходил в себя. Утвердившись на ногах, Сергей отгонял миражи, но они снова и снова настигали его.

Постепенно периоды помрачения становились все длиннее. Пробуждаясь от очередного провала сознания, он с трудом вспоминал, какой сейчас день, и почему он едет в метро, какова конечная цель его маршрута. Он шел по направлению к дому, солнце ярко светило в лицо, а перед глазами плясали то афинский акрополь, то развалины Крита. Он четко помнил, как прошел Львиные ворота древних Микен, едва не угодив под автобус, хотя горел зеленый, а водитель семерки выскочил и орал ему в лицо.

Подходя к дому, Сергей понял, что мир – это большая компьютерная игра. Как еще объяснить это бесконечное повторение одинаковых лестничных маршей, выводящих в квадратные холлы с одинаковыми прямоугольниками дверей. Нужно найти свою дверь, внимательно прочитать номер и использовать ключ. Если ключевое слово забыто, то вселенная превращается в бессмысленный поток сказаний и пиратских видеофильмов, и жизнь теряет реальность и правду.

Сергей шлепается на диван. Тело расслабилось, как раб, выполнивший ценою жизни приказ властелина. Пять органов чувств отключаются. Мозг закрыл себя от внешнего мира. Душа встрепенулась, убедилась, что дыхание ровное, одеяло натянуто на спину, входная дверь закрыта. Оставив тело восстанавливаться, она направилась прогуляться по верхним мирам.

– Представьте себе рассказ, наподобие милетского, но поставленный в виде классической комедии, – Аристофан поднял свой кратер. Юноша – виночерпий поспешно налил вина, ловко разбавил чистой ключевой водой.

– О, фалернское! – Аристофан отхлебнул хороший глоток, и продолжил:

– В некоей стране происходит переворот. Свергается царь, и власть переходит к правительству тиранов. Самый злобный и коварный тиран уничтожает своих товарищей, и становится единовластным правителем.

Ликург, возлежащий напротив, отчетливо материализовался и перебил оратора:

– Аристофан, неужели ты опять решил написать пасквиль на нашу Спарту? Это не ново, и главное, – не смешно!

– Постой, ты не дослушал. Тиран страдает болями в животе, желчь разливается по его лицу, он больной, мстительный и злобный. Чтобы его власть не была оспорена, он прогоняет из страны всех жрецов и благородных людей.

– Да это у тебя трагедия, что же тут смешного? – Ликург обвел взглядом присутствующих, ища у них поддержки.

– Клянусь Дионисом, это ужасно! – поддержал его воплотившийся из сгустившегося воздуха Гомер.

– Нет, нет, тема очень интересная! – воскликнул Солон. – Аристократы всегда были главным врагом афинской демократии, ведь речь, безусловно, об Афинах?

– Не совсем так, – продолжил Аристофан, – Это другое государство. Так вот, жрецы и аристократы изгоняются. Тут я намерен вставить несколько смешных сцен с хором. С аристократами уходит Слава, а со жрецами – боги. Меркурий тащит свой жезл, Арес гремит доспехами, Гефест хромает с молотом и наковальней. Афродиту забрасывают тухлыми яйцами.

– Кощунство! Как бы за такую комедию тухлятиной не забросали тебя!

– Погодите. Наш тиран вновь начинает бояться за свое господство. И вот он кознями и обманом убивает всех воинов, которые помогли ему добиться власти.

– Кто же будет его охранять? – пожал плечами Ликург.

– Он нанимает пройдох, готовых на все. Бессовестные шельмы и пройдохи становятся его главной опорой. Тут снова будет несколько смешных эписодиев. Пройдохи продают братьев и отцов, даже собственных жен, ради служения тирану. Тиран заставляет каждого пройдоху осудить своих родственников. Представляете, как они мучаются! Зрители согнутся от смеха!

– Твоя комедия безнравственна и ужасна. Пожалуйста, нельзя ли без убийств и судов над невинными? – в разговор вступила знаменитая гетера Симила.

Стол увеличился в размерах, вокруг него появились новые триклинии с возлежащими. Из воздуха с тихим шелестом посыпались лепестки роз. Симила не сводила с драматурга открытого взгляда строгих голубых глаз.

Аристофан вздохнул, и так ответил Симиле:

– Пусть безумства актеров на сцене станут предупреждением людям!

Но наш тиран снова недоволен. Он хочет, чтобы все боялись, и любили его, как бога. Льстивые пройдохи – единственные, кого он хочет вокруг себя видеть. Он узнает, что землепашцы посмеиваются над ним. Тиран решает уничтожить всех пахарей. Он отнимает у них все запасы зерна. Пахари гибнут от голода, убегают в иные царства.

Аристофан прервал повествование, и съел несколько фиников. В самой гуще возлежащих материализовался Геракл, и потребовал амброзии. Все немедленно последовали его примеру, поднялся шум, зазвучали здравицы и тосты. Геракл с утра успел нализаться нектара, и начал громко рассказывать присутствующим, как он победил Немейского льва. Сидящие вокруг недовольно зашумели.

– Совсем наш герой распустился, – жаловался Солон Аристофану. – Удержу никакого не знает. Водит компанию с Гермесом, всех своих родственников прописал на Олимпе, за взятки делает протекции перед Зевсом. Скольким уже дал статус небожителей!

– Подумать только, – молвил Аристофан, – да это же прямой сюжет для комедии!

– Не вздумай, – округлила глаза Симила, – Геракл сидит на распределении жертвенного дыма, он старшими богами как хочет, так и вертит!

Аристофан громко закашлялся – попался финик с плотной кожурой. Хвала Морфею, в этот момент Геракл уронил голову на ложе, и громко захрапел.

Драматург сделал несколько глотков нектара, и продолжил:

– Представьте себе государство, состоящее из тирана и пройдох. Пройдохи громко славят тирана, а сами потихоньку воруют у него в закромах, доносят друг на друга, и предают. Возможно, я введу эписодий с войной против воинственных соседей. Соседи – прекрасные солдаты, рослые и атлетические, но их карликовое государство в тысячу раз меньше тиранического.

– Опять на Лакедемон намекаешь! – не выдержал Ликург.

– Да нет же, нет! Пройдохи в панике, но оставшиеся в государстве землепашцы побеждают в войне. Затем эписодий с введением народовластия. Пройдохи собираются на Агоре. Они произносят речи против тирании, за демократию. Потом они голосуют, но единогласно выбирают тирана своим управителем! Сразу после этого тиран умирает. Его бальзамируют на манер египтян.

Тут все засмеялись, даже Ликург, даже Солон и Симила.

Сергей материализовался в компании, ударил кулаком по столу:

– Смеетесь, гады, а у нас все это в натуре происходит!

– Варвары! Скифы! Опять в наши чертоги пробрались! – раздались испуганные голоса гетер.

– Помогите! – закричал женоподобный юноша, прячась за крепкое плечо Ликурга.

– Ну нет на небесах никакого порядка, – простонал Солон, обхватив голову руками.

Рядом с Сергеем появился могучий Аякс Теламонид. Коротко размахнувшись, он нанес ему в ухо богатырский удар.

Может быть, во времена первых олимпиад таким ударом и можно было попасть в голову тренированного человека, но к двадцатому веку ситуация изменилась. Сергей дважды ушел нырком от могучих ударов Аякса, и в свою очередь, нанес мощный удар ногой в волосатую грудь. Великан завалился, раскинув руки. Эллины выбирались из-под поверженного гиганта, бросали в Котеева триклиниями. Сергей отбивался, стараясь хорошенько пнуть обидчиков ногой в пах.

Народ отступил, сосредоточив силы на обороне. Симила и Ликург тащили под руки пьяного Геракла. Геракл сфокусировал свой взгляд, уставившись на случайно уцелевший кратер с амброзией.

– Сейчас выпьем, и разберемся! – заявил он, протягивая могучие руки к кубку. Симила едва успела вывернуться из-под сына Зевса. Геракл потерял равновесие и рухнул, в полете осушая заветный сосуд. Волею судьбы Симила уперлась прямо в Котеева.

– Пардон, мадам! – Котеев галантно обнял гетеру за талию.

– Ничего страшного! А ты неплохо дерешься, варвар. Не каждый с Гераклом совладает, – ответила она.

– Характер у меня мирный, – молвил Котеев, усаживая гетеру на колени. С потолка вновь посыпались лепестки роз, мебель быстро восстанавливалась. Общество перегруппировалось, усаживаясь вокруг незнакомца. Котеев принял чашу с нектаром, нашел среди пирующих драматурга:

– Пойми, Аристофан, мне за державу обидно! Я может быть и пройдоха, но не хочу им быть!

Женоподобный юноша восхитился, и предложил устроить гостю малую овацию. Предложение было одобрительно принято, но варвар неожиданно воспротивился:

– Виноват, нарушил ваш покой на Олимпе. Спасибо за теплый прием, но не могу более задерживаться – много дел!

Котеев хлебнул нектара, поднялся на ноги, с сожалением оставляя прекрасную Симилу.

– У Вас бесподобный разрез глаз. Будь моя воля, я бы никогда…

– Заглядывай к нам почаще, – попросил Аристофан.

– Эй, варвар, – подал голос поднимающийся на ноги Теламонид, – ты шашлык кушать любишь?

– Люблю.

– Пожалуйста, будешь готовить, нас вспоминай, – попросил Аякс, – сидим тут без воскурений, на одном нектаре. Геракл вообще спивается.

– Обязательно буду, – пообещал Котеев, и проснулся.

Не многие сумеют найти связь между гелием, ураном, и проблемами афинской демократии. Оставим разгадку на потом, а пока вновь вернемся в Новгород, где Сато Ёшинака готовится посетить тренировку в местном клубе.

Сато, сопровождаемый Андреем и Константином, направился на тренировку местного клуба. Как он себе представлял, это была очередная секция рукопашного боя, каких много в России. Действительность превзошла все его ожидания. Первые подозрения мелькнули у него тогда, когда на подходе к спортзалу он увидел косо наклеенный на забор лист бумаги.

На бумаге значилось:

– Школа молодого спецназовца объявляет дополнительный набор в группу рукопашного боя.

На объявлении был рисунок, изображавший десантника со звериным оскалом лица. Десантник проламывал что-то ударом ноги.

В раздевалке Сато заметил, что в этой секции была принята свободная форма одежды. Соколов, например, достал из сумки камуфляжный армейский костюм. Кто-то тренировался в старом заштопанном кимоно, несколько человек в русских куртках-самбовках, большинство в старых спортивных костюмах. Приблизительно четверть собравшихся составляли серьезные тренированные бойцы, основная же масса состояла из худых и явно слабоватых подростков. К своему удивлению, Сато заметил в раздевалке и своего недавнего знакомого – лейтенанта Бородина.

Ёшинака поприветствовал собравшихся, и начал переодеваться в свое кимоно, которое купил еще до первого приезда в Россию. Когда он завязывал пояс, разговоры за его спиной неожиданно стихли. Сато понял, что это появился местный сэнсэй.

… В это время в далекой китайской провинции Фуцзянь несколько очень дорогих автомашин остановились около удаленного даосского храма Лазоревых Облаков.

Двери машин синхронно открылись, и на свет божий выскочили около десятка шустрых молодых парней в типовых европейских костюмах. Они проворно заняли ключевые позиции вокруг храма, а двое, в сопровождении крепкого пожилого господина, вошли внутрь святилища. К этой троице вышел сам настоятель, спешно накинувший парадную сине-лиловую рясу. В спешке почтенный наставник не успел ее как следует расправить, и она немного топорщилась.

– Да благословит Вас Будда! – сгоряча выпалил он.

Вошедшие смиренно склонили головы.

Ободрившийся патриарх произнес более спокойным и напевным голосом:

– Меня зовут Фу Мин. Что привело Вас, о уважаемые, в мою более чем скромную обитель?

Пожилой посетитель сделал знак, и молодые охранники растворились в зале.

– Ваша слава обгоняет Вас, господин. Не провели Вы и нескольких месяцев в этом храме, а добрая молва уже пошла по всей провинции. Не откажите ли Вы дать наставления двум смиренным почитателям Дао, господину Ван Шену и его наставнику, старому господину Туну?

– Конечно – конечно, но где же эти уважаемые господа?

– Они смиренно ожидают Вашего согласия.

– Зовите их поскорее! – Фу Мин поднял руку в благословляющем жесте.

Гость поклонился и покинул храм. На выходе он достал радиотелефон и быстро прострекотал целую серию распоряжений.

Под горой раздался шум, и на площадку въехал еще один лимузин. Двери машины открылись, и молодая женщина помогла выбраться пожилому человеку в синей традиционной одежде. За ними машину покинул молодой крепкий мужчина в белом европейском костюме и темных солнечных очках. Господин Тун Чжао, сопровождаемый женщиной, уже направился в храм, а его молодой спутник замешкался, предпочтя сперва осмотреть живописные окрестности.

Увидев пожилого господина и красивую молодую женщину, настоятель поправил очки, и пригласил их внутрь, в покои для особых посетителей.

– Рад увидеть Вас! – поприветствовал его Тун.

– Могу ли я чем либо помочь Вам, господин?

– Да, – сказал мастер Тун, усаживаясь и поправляя халат, – нам нужна Ваша консультация, как мастера Фэн Шуй.

– Мои познания ничтожны, а образование слишком поверхностно, чтобы судить о важных делах, я всего лишь жалкий…

– Достаточно! – Тун быстро поднял руку в прерывающем жесте, – Ваши прогнозы по летним паводкам и расчеты уровня Янцзы показали нам, что мы имеем дело с профессионалом. Вы превзошли государственную метеослужбу, не говоря о местных метеорологах!

– И Цзин и трактаты по Фэн Шуй дают ответы на многие вопросы, гадание иногда помогает там, где нехватка информации не позволяет дать научный прогноз, – высказался Фу Мин.

… Почтенный У Чжоу закончил распекать монахов, вышедших на посадку фруктовых деревьев. Саженцы прибыли издалека, из лучших питомников провинции Гуандун, и требовали более, чем бережного обращения. У Чжоу подошел к беседке, и сел за столик, где с утра пил чай настоятель. Он вытянул усталые ноги, расслабил плечи. Солнце поднялось уже достаточно высоко, и эконом был не прочь немного вздремнуть. Его глаза закрылись, в памяти начали всплывать картины из недавнего прошлого, события минувших дней.

У Чжоу вспоминал ключевой момент своей биографии – увольнение из армии. Его выкинули тогда, как старую ненужную вещь. А ведь он еще крепок, его ум остр, как никогда. Во всем виноват этот мальчишка Ван Шен!

У Чжоу всегда подозревал, что Ван может его подвести. И тогда, в Яньани… От Вана требовалось только одно – сражаться. Он мог проиграть, мог победить. Но то, что они устроили с этим Лу из команды флота… Это ведь был настоящий мятеж!

У Чжоу мечтательно улыбнулся. Сейчас бы сюда этого Вана. Монахом. Послушником. На самые грязные, тяжелые работы. Он нашел бы для него что-нибудь поинтересней разбивки сада!

– Великое Небо! Сотвори чудо! Дай мне сюда этого мерзавца, этого наглеца! – взмолился про себя У Чжоу.

Перед закрытыми глазами мелькнула тень. Кто-то сел напротив, заслоняя солнце.

– Медитируете, почтенный? – эконом услышал крайне знакомый голос.

Он открыл глаза.

– Великое Небо!

Перед ним сидел мерзавец Ван собственной персоной!

Эконом заморгал. Наваждение не исчезало. Это был Ван Шен. Солнце светило вокруг его головы, просвечивало сквозь густые жесткие волосы. У Чжоу прищурился, его глаза немного слезились.

– Пришел проситься в монахи? Нигде в жизни места себе не нашел? Ну что же, так и быть, я тебя возьму. Но знай, эта жизнь будет тебе потруднее армейской службы!

– А я не хочу, – просто ответил Ван.

– Пришел издеваться надо мной? – У Чжоу вскочил на ноги, сотрясаясь в священном гневе.

– Простите, комиссар…

– Теперь уже бывший! Я монах. Я эконом этого храма, правая рука настоятеля!

– Прошу простить мою дерзость, – улыбнулся Ван, – но я бы хотел поговорить с самим настоятелем, а не с его правой рукой.

– Всем известно, что Вы хорошо разбираетесь в И Цзине, почтенный настоятель, я приехал сюда, чтобы получить Ваши бесценные наставления! – доброжелательно произнес Тун.

Он был вчетверо старше Фу Мина, но в данном случае с удовольствием играл роль просителя, прибегающего к помощи более мудрого и старшего. Настоятель чувствовал иронию, и возможно, небольшую издевку в этих словах, но не мог позволить себе открыто дерзить столь важному человеку.

– Мне открыто многое, но это только ничтожная часть великой мудрости древних. Я, неразумный, ленив и неприлежен. Если бы сяншен осчастливил меня своими мудрыми рассуждениями… – Фу Мин начал ткать маскировочную завесу слов.

В этот момент раздались громкие стенания эконома, и в помещение вошел Ван Шен, сопровождаемый У Чжоу. Ван поклонился настоятелю, внимательно всмотрелся в его лицо, а затем внезапно сорвал с себя свои темные очки:

– Неплохо устроился, дорогой друг. Не мерзнешь, как я погляжу!

Фу Мин едва не рухнул в обморок. Он всплеснул руками, а затем кинулся в объятия с радостным криком:

– Тонсюе¹ Ван!

Ван Шен обернулся к своим спутникам:

– Оказывается, мы с настоятелем Фу Мином старые друзья. Это мой старый товарищ Сунь Цзинь. Мы вместе учились в Москве.

Чжао Тун покачал головой:

– Мир велик, мир тесен. В провинции Фуцзянь встретить человека, с которым познакомился на другом конце Земли… Что говорит по этому поводу И Цзин?

– Благоприятно свидание с великим человеком. Воспаривший дракон. Хулы не будет! – выпалил, блестя очками, Фу Мин.

Тун улыбнулся. Этот прохвост начинал ему нравиться.

– Но что же я Вас держу в этом сарае! Прошу посетить мои личные апартаменты! – воскликнул настоятель, увлекая за собой Ван Шена.

У Чжоу, забытый всеми, медленной походкой вышел на улицу. Солнце светило, но не давало ему радости.

… Когда местный наставник вошел в раздевалку, Сато и не подумал оборачиваться. Он демонстративно поправлял пояс, глядя прямо в стену перед собой. От взгляда, который кто-то вперил ему в спину, между лопаток пробежал противный холодок, но он не обернулся.

Пауза затягивалась. Ёшинака не мог даже определить габаритов местного сэнсэя, так как не слышал его шагов. Повисла напряженная тишина. Сато спиной почувствовал, как народ потеснился подальше к стенам. Он дождался момента, когда его невидимый айтэ² решился на действие, и на долю секунды опередил его.

Резко развернувшись, он протянул руку стоящему сзади человеку. Тот автоматически ее пожал.

– Сато Ёшинака.

– Копылов Иван, добро пожаловать!

Копылов был личностью запоминающейся. При росте немногим выше среднего, он поражал своими невероятно раскачанными мускулами и чудовищной грудной клеткой. Несмотря на очень большой вес, он двигался пластично и мягко, а его пожатие заставило Ёшинаку вспотеть от боли. Не подавая виду, он медленно освободил руку, и церемонно поклонился местному наставнику:

– Какой стиль Вы преподаете?

– Мы стилям не обучены, – Иван явно старался прикинуться простачком, – так, понемногу от всего. Заходите в зал, там и посмотрите.

Сато пошел за всеми в маленький полутемный зал. Краска на полу почти стерлась, местами был виден рисунок деревянного пола. В углах валялись пыльные матерчатые маты, старые гимнастические снаряды. Двое молодых учеников лениво терли грязными тряпками пол. Соколов мгновенно обрисовался рядом, послышались звуки сочных оплеух.

– В зале гость из Японии, а вы халявите? – Он выскочил и вскоре вернулся с ведром чистой воды.

Ученики неторопливо разминались по краям зала, разогревали мышцы, тянулись на шпагат. Сато с удовольствием вдыхал запах дерева, пота, и усердных тренировок. Он тоже размялся, потянулся, сел для медитации.

Вошел Копылов, трижды громко хлопнул в ладоши. Народ привычно распределился по своим местам.

– Сели! – гаркнул Иван, и сам первый опустился на пол.

Ёшинака с интересом ожидал начала тренировки.

– Сегодня в нашем зале гость из дружественной арийской страны, Сато Ёшинака! Господин Сато провел сегодня утром показательную демонстрацию своего боевого искусства на древней вечевой площади нашего города. Поблагодарим его за это!

Раздались дружные рукоплескания. Сато встал и поклонился на четыре стороны.

Копылов попросил тишины и дал команду к началу тренировки. Сато занимался вместе со всеми, и очень быстро стал сдавать. Народ вокруг него тоже притомился. Старшие явно экономили силы, подростки быстро выложились, и едва дышали. Нагрузки были предельные.

Сто приседаний, столько же отжиманий, прыжки на корточках, пресс, отжимания, бег. Расстелили маты. Начались кувырки, кульбиты, акробатика. На прыжках через партнеров Сато немного отдохнул, перевел дыхание. Потом снова бег, страховки, проверка пресса. Проверка проводилось просто. Все лежали в ряд на спине. Последний вставал, пробегал по животам товарищей, и падал впереди. После третьего круга Сато забеспокоился. Он не хотел стать инвалидом.

Затем последовали набивки рук и ног, удары кулаками в живот. Сато боялся только одного – попасть в пару с Соколовым. Тот определенно не имел мозгов, и бил товарищей что было силы, даже когда отрабатывали удары головой. После часа издевательства над здравым смыслом бойцы перешли к растяжкам, балансировкам, и развитию гибкости. Здесь успехи “молодых спецназовцев” были гораздо скромнее.

– Всем садиться!

Распаренный народ повалился на пол, тяжело дыша.

Копылов вышел вперед и начал объяснение:

– Запомните, любой прием должен завершаться контрольным ударом в голову, живот, или пах! Боец спецназа не должен оставлять позади себя боеспособных противников! Нельзя жалеть никого! Старик, которому вы сохранили жизнь, может взорвать дистанционный заряд и погубить и вас, и ваших товарищей! Ребенок может кинуть гранату в бак бензовоза! Женщина может внезапно достать из-под одежды автомат!

Похоже, что Иван входил в раж. Он вызвал к себе крупного бойца и показал на нем примитивную связку с задней подножкой и добиванием. Добиванию он придавал особое значение.

Сато улыбался, вызывая в памяти образ великого сэнсэя Уэсибы.

… В это время Мэтью Хаггард рыскал по Москве в поисках помещения для занятий Скайфлаингом. Мэтью прекрасно знал, что помещение должно быть удобным, большим, и дешевым. Ни одно из осмотренных им помещений этим требованиям не отвечало. В Москве сдавались в основном, склады и торговые залы. В состоянии крайнего отчаяния Мэтью связался с компьютерной базой Пентагона, чтобы выяснить адреса сект, прекративших свою деятельность. Ему повезло – помещение, ранее снимаемое и освобожденное сектой Аум Синрикё, временно пустовало. Он кинулся по указанному адресу.

Поиски привели его в дальний северный пригород столицы. От метро нужно было ехать на забитом людьми троллейбусе, потом долго идти по пустынной темной улице. Когда Мэтью нашел наконец, нужный ему адрес, было уже совсем поздно. Малочисленные прохожие выходили на середину улицы, всматриваясь вдаль, и пытаясь поймать частника. Мэтью старался держаться подальше от людей, о том, чтобы ловить машину, не могло быть и речи. По мнению Хаггарда, половина ночных извозчиков везла своих пассажиров прямо в Чечню.

Он едва успел сесть на последний троллейбус, идущий обратно.

Сперва за окном мелькали желтые огни фонарей. Потом троллейбус въехал в темный густой лес, и долго трясся среди черных деревьев, качающих своими корявыми ветвями на фоне темно-синего неба. Затем они выехали на открытое пространство, на горизонте засветились огоньки окон, окна надвинулись, приблизились, за тонкими занавесками мелькали силуэты людей, и вот уже Хаггард разглядел яркие красные буквы ”М”, которые он раньше принимал за символ макдональдса. Конечно же, это было метро.

Мэтью нервно измерял длинными шагами огромную пустую платформу. В непривычной тишине его шаги звучали особенно громко и отчетливо. Он находился на одной из конечных станций московского метро. Был первый час ночи. В это время суток поезда ходили с очень большим интервалом, и Мэтью уже начал беспокоиться, сможет ли он вообще добраться домой.

На огромной пустынной станции было всего человек пять поздних пассажиров. Мэтью прислушался. Ошибки быть не могло, он явно слышал шум поезда!

К его великому разочарованию, это пришел поезд из центра. Несколько шатающихся подростков покинули вагоны, какая-то девушка прыгнула в объятия приятеля, пожилой мужчина взял под руку свою взрослую дочь. Зал на минуту наполнился оживленными голосами, затем раздался рев поезда, и через минуту все стихло. Милиционер тащил через всю станцию желеобразную массу бездомного бродяги, не выдержал, бросил и ушел.

Мэтью и бродяга остались на перроне одни. Хаггард скривился. Из пространства на него надвигался ужасающий запах разложившейся мочи. Он огляделся, поморщившись. Мерзкий бродяга полз прямо на него, что-то бормоча под нос, и протягивая грязные длинные пальцы.

Тут, на счастье Хаггарда, из депо подошел поезд в сторону центра. Мэтью пронесся в противоположный конец состава и там забился в самый дальний угол. Он сел и попытался расслабиться. Двери закрылись, и он оказался один на один со своими воспоминаниями:

– Меня зовут Дэниэл Смит, прежде всего, я отвечаю на Ваш вопрос, почему Вы здесь. У Вас важное государственное задание, где вы сможете сполна проявить себя. Компьютер выбрал именно Вас среди сотен претендентов!

Перед Мэтью стоял государственный служащий в тошнотворном синем костюме. Служащий производил впечатление респектабельности, законности, и непробиваемой уверенности в своей правоте.

Улыбаясь во всю ширину своего огромного рта, он демонстрировал великолепный набор ослепительно-белых зубов. Казалось, что своими зубами он может без напряжения откусить голову крокодилу.

– Нам предстоит много поработать вместе, поэтому давайте-ка быстрее включайтесь! Внимательно посмотрите эти видеоматериалы и изучите демографические справки! – с этими словами Дэниэл Смит протянул Мэтью сияющий золотом компакт-диск.

– Могу я взять это домой? – Мэтью было интересно, насколько секретна доверенная ему информация.

– Нет-нет, об этом не может быть и речи! – Чиновник испугано округлил глаза. – Если такая информация попадет в прессу, это может существенно повлиять на общественное мнение. Избиратели должны знать только то, что они должны знать! – при слове “избиратели”, чиновник не скрыл на своем лице легкого оттенка отвращения.

– Впрочем, для их же блага! – быстро поправился он.

Мэтью взял компакт-диск, и пошел в библиотеку, где воспользовался индивидуальной кабиной. Он включил компьютер, одел мягкие наушники, и на три часа погрузился в сплошную кровь и грязь.

Это были отрывки из любительских и профессиональных видеосъемок, сопровождаемые графиками и бесстрастным закадровым текстом. Сначала он сохранял в своем сознании способность к систематизации и холодному анализу, а затем разум отказался это воспринимать.

Уголовная хроника занимала около трети видеоинформации. Через полчаса его стало мутить от бесконечных сцен убийств: заказных, бытовых, совершенных на политической, криминальной, религиозной почве. Ужасные подробности из видеоряда дополнялись безжалостной статистикой, сообщаемой обладателем бесстрастного Голоса.

После криминальных тем пошла информация о локальных военных конфликтах. Мелькали азиатские и европейские боевики, отрезанные головы, сцены массовых убийств и расстрелов. Маршировали дикие вооруженные формирования, заросшие бородами люди показывали бидоны, полные отрезанных человеческих ушей. Сцены боев перемежались показами пленных и заложников. Мэтью больше не хотел на это смотреть, но какая-то властная внутренняя сила удерживала его перед экраном. После военных сцен пошли сообщения по социальной тематике.

Эта тема не была более веселой. Заборы. Колючая проволока. Огромные армии истощенных заключенных. Женские лагеря. Ватники, платки, шапки-ушанки. Армия. Голодные лица солдат. Деревни, состоящие из одних стариков. Остановленные заводы, опустевшие города. Мертвые тракторы, заросшие травой поля. Деревни, где никто не живет.

Голос сравнивал ущерб от социальных реформ:

– Эквивалентно взрыву сорока ядерных боеголовок… эквивалентно применению оружия массового поражения… соответствует взрыву… до сорока мегатонн…

Мэтью перестал воспринимать Голос, как реальность. Такого не может быть на нашей Земле! Но кадры хроники убеждали его в обратном.

Вот голодные люди роются в мусорных ящиках… Тонны маковой соломки. Больницы без лекарств. Забастовки шахтеров. Забастовки учителей. Ночные дискотеки крупных городов. Наркоманы в экстазе. Наркоманы в ломках. Толпы милиции. Серость. Марши людей в черных мундирах. Чиновники. Депутаты. Люди, страдающие ожирением.

Голос сообщает данные об изменении этнического состава:

– Ежегодно смертность превышает рождаемость на один миллион человек. Насильственная смерть выходит на третье место в структуре смертности населения. Потоки миграции… Уроженцы Азии… Уроженцы Кавказа… Дальний Восток…

Кладбища. Пустые коридоры родильных домов. Рынки. Торговцы, бандиты, милиция. Телевидение. Днем показывают порнофильм. Детская проституция.

Мэтью сорвал с головы наушники:

– Довольно с меня!

Он пролистал графики и таблицы с информацией, но цифры плясали перед глазами, упорно не желая лезть в голову. Вертелась мысль:

– Срочно к Лютиции.

Но он уже знал, что Лютиция фон Зонненберг вряд ли поможет ему.

На одной из остановок в вагон вошли двое молчаливых молодых людей, сели напротив Хаггарда. Он нервно огляделся – вокруг не было совсем никого, кто мог бы ему помочь. Молодые люди подняли воротники своих курток и попытались поспать под укачивание поезда. На Мэтью вновь навалились воспоминания:

… Чиновник в синем костюме радостно приветствовал Мэтью Хаггарда.

– Вы уже ознакомились с материалами?

Хаггард хотел было признаться, что его знакомство было более, чем поверхностным, но чиновник вновь ослепил его радостной улыбкой:

– Быстро, быстро. Ваши рекомендации великолепны, и я вижу, что мы в Вас не ошиблись. Так, давайте диск обратно, надеюсь, Вы ничего для себя не копировали.

Он еще раз широко улыбнулся и предложил Хаггарду сесть. Хаггард открыл рот, собираясь высказаться, но чиновник вновь перебил его:

– Вы несомненно, хотите знать, где ваше место в охоте за скальпом русского медведя!

Мэтью удивленно таращил глаза.

– А теперь, – чиновник выдержал эффектную паузу, – я расскажу Вам кое-что, чего нельзя доверять даже защищенной от постороннего прочтения дискете.

Мэтью ощутил ком в горле, инстинктивно сглотнул, и подумал:

”Не уверен, что буду этому рад”!

Дэниэл Смит широко улыбнулся Мэтью, поправил галстук, стряхнул невидимую пылинку с рукава.

– Не буду Вам говорить про идеалы свободы и демократии, которые являются высшим достижением цивилизации на планете Земля. Эта страна является самой свободной, самой демократической и так далее, не мне Вам объяснять. Все другие должны нас слушать и уважать. Они, впрочем, так и делают, а если что не так, то мы должны их бомбить. Ну, это тоже каждому младенцу понятно.

Чиновник поднялся, подошел к окну, кинул взгляд на безупречной формы газон, вернулся и оперся на стол.

– Но вот беда. Есть очень плохие парни, которые нас слушать принципиально не хотят. Они сидят в своих гребаных снегах и никак не впитывают идеалы демократии и свободы. А если и впитывают, то не так. И вот загвоздка – бомбить их мы никак не можем.

Чиновник сел за стол, для виду немного покопался в бумагах.

– Наши военные не смогли обеспечить нам тотального превосходства. Плохие парни сделали много ракет, самолетов, и еще бог знает чего. Наши военные специалисты облажались. Но это может, и к лучшему.

Дэниэл сгреб все бумаги в ящик стола, закрыл на ключ, сел сверху:

– В последние десять лет произошло то, что не совсем понятно нашим лучшим психологам и политологам. Медведь заскулил и попросил прощения, предложил жить в мире, и даже убрал из Европы свои когтистые лапы.

Вы тут видели материалы по массовой деградации, кризису самоидентификации, утрате национального самосознания, – чеканил чиновник.

Мэтью старательно делал умное лицо.

Дэниэл постучал руками по своему столу:

– Это все ерунда! Это ничего не объясняет! Наши психологи мудрят, сочиняют новые термины и названия. Но никто не может объяснить мне, что там на самом деле происходит!

Повторяю, это нам непонятно! – чиновник непроизвольно смодулировал очень высокие ноты. Затем он успокоился, начал говорить тише и медленней:

– Зато наши экономические эксперты оказались на высоте. То, что они сделали с экономикой русских, похоже на работу мастера-мясника. По нашим оценкам, экономически русские не поднимутся уже никогда. Мы сделали это! – На лице чиновника было неподдельное личное удовольствие.

– Дальше было уже проще. Наши деньги дают нам полный контроль над ведущими средствами массовой информации. Медведь еще жив, но его мозг контролируем мы. Он загипнотизирован, и четко выполняет наши команды. Скоро мы вырвем ему ядерные клыки, и тогда… – Чиновник улыбнулся и неопределенно покрутил в воздухе руками.

Мэтью тупо смотрел прямо перед собой.

– Вижу Ваши сомнения! – торжествующе закричал Дэниэл Смит. – И Вы совершенно правы. Медведь пока еще жив. У него остается сердце. И самое страшное, что мы ничего о нем не знаем …

Вагон дернулся. Мэтью едва не проспал пересадку. Он выскочил из вагона, быстро пошел по пустынному переходу. Ему было страшно. В Нью-Йоркской подземке в такое время можно запросто лишиться кошелька, а то и заработать удар ножом. На его счастье, люди вокруг не обращали на него особого внимания. Он благополучно пересел на поезд, идущий в нужном для него направлении. Вновь рев мотора, покачивание, мелькание огней за стеклами вагона.

Рядом с ним ехали трое худых молодых парней, одетых в черное, с короткими стрижками. Они мрачно косились на сидящего напротив них бандита в расстегнутой коричневой куртке, сплевывали, и о чем-то шептались между собой. Их вид вновь вызвал у Мэтью воспоминания:

– То, что касается сердца медведя. Попробуйте уловить мою мысль…

Странно иметь дело с противником, в действиях которого нет понятной тебе логике. Представьте, Мэтью, что во второй мировой войне Германия победила Россию, а США остались наедине с блоком Германия – Япония.

Дальше, как в наше время. Ядерное противостояние, холодная война. Фашизм прочно утвердился на половине земного шара. Волей-неволей мы вступаем в диалог с противником. И вот, в один прекрасный день, немецкий народ вдруг решает, что он был неправ!

Немцы крушат памятники Великому Гитлеру, жгут партийные флаги. Правительство вводит войска в Берлин, но лучшие части СС переходят на сторону восставшего народа.

– Это невозможно!

– Более того. Новое правительство Германии добровольно выводит войска из России, Англии и Франции, отказывается от аншлюсса Австрии и приглашает американских советников руководить перестройкой своей военной промышленности. Что вы на это скажете?

– Безумие, бред!

– А Россия это взяла и сделала. Ну и где тут логика?

Мэтью пожал плечами:

– Признаться, ничем не могу помочь Вам. Я сам это не понимаю.

Дэниэл Смит прошелся по кабинету, щелкнул пультом кондиционера:

– Есть только два варианта. Либо русские – это нация сумасшедших, устраивающих коллективное самоубийство, что не подтверждается их предшествующей историей, либо они поступили так, имея недоступную нам пока информацию.

Есть какой-то неизвестный нам фактор. Возможно, это ловкий ход, маневр. Если русские сознательно пошли на такие потери, то что грозит нам? Они знают что-то, Мэт, они что-то знают!

Раскопай это и притащи сюда! Узнай о них все! Вырви сердце у русского медведя!

Мэтью протер очки, выпрямился на своем стуле:

– Тогда у меня должна быть более полная информация. Выкладывайте, что там у вас еще есть.

Дэниэл ласково посмотрел на него:

– Вам не следует знать всего. Признаюсь, мы и сами не имеем полной информации.

Могу обещать одно. У вас будет абсолютная поддержка в Интернете. Только суньте русских к компьютеру. А уж наши ребята вытянут из них все, что они знают, все, что они подсознательно чувствуют, и даже то, о чем они сами не имеют ни малейшего представления!

– А теперь свою технику покажет наш японский гость, господин Сато Ёшинака! – Копылов поклонился, и уступил Сато место, а сам спокойно сел рядом со своими учениками.

Ёшинака вышел вперед, сел на пятки, на несколько секунд закрыл глаза. Затем он глубоко вдохнул воздух, открыл глаза, и произнес:

– В 1945 году Японские острова были оккупированы американскими войсками. Все крупные города были разрушены. Большинство молодых мужчин погибло в неравных боях. Захватчики запретили оставшимся носить военную форму и заниматься традиционными боевыми искусствами. Императора вынудили сложить с себя знаки божественности.

В это время с гор спустился человек, давший новую волю к жизни миллионам японцев. Его звали…

Копылов подался вперед, его глаза блеснули.

– Масутацу Ояма! – выдохнул он.

Сато улыбнулся.

– Нет, Ояма тогда сидел в тюрьме. Человека, спасшего Японию, звали Уэсиба Морихей. Он был уже достаточно стар тогда. Всю войну он провел на горе, упражняясь в развитии особого боевого искусства. Основой этого нового способа управления энергией был моральный принцип:

– Нападающий человек омрачен невежеством. Нельзя причинять ему вред. Нужно успокоить его, и рассеять его агрессивную энергию.

Сато перевел дыхание:

– Мастер Уэсиба распространял вокруг себя Вселенскую любовь. Он не причинял нападающим вреда, но был способен в одиночку одолеть любое количество соперников. Он мог использовать сверхчеловеческие ресурсы, изменять пространство-время, появляться и исчезать. Он мог уклоняться от пуль. Он обучал не только сильных бойцов. Его стиль был доступен даже для детей и женщин. Свое новое искусство он назвал Айкидо.

Сато остановился, увидев недоверчивые ухмылки.

– Вы не верите. Я покажу Вам, что знаю. Пожалуйста! – он подозвал к себе высокого бойца.

Крупный детина медленно подошел, вжимая в плечи коротко стриженую голову.

– Начнем с захватов! – привычно скомандовал Сато.

Минут десять он валял и бросал своего партнера. Боец был силен, но медленно реагировал на изменения вектора силы, и Сато без труда управлял его движениями. Используя инерцию, он легко затягивал соперника в такие траектории, которые неизменно приводили его к падению на пол. Зрители смотрели насторожено.

– Достаточно! – Иван кивнул в сторону Соколова, – с захватами понятно. А как насчет ударов?

Вместо утомленного бойца вперед вышел, потряхивая плечами, беспредельный Андрей Соколов.

– Руки пошли, – бросил он, и тут же резко врезал Сато, целясь в живот.

Сато сам не понял, что произошло, но в ту же секунду Соколов оказался на полу. Зал замер.

Соколов поднялся, слегка отряхнулся, ошеломленно потряс головой. Он согнул руки, подобно боксеру, и провел серию, целясь японцу в лицо.

Сато уклонился, подставляя руки, на третий удар он пошел вперед, и легко толкнул Соколова под локоть снизу вверх. Андрея унесло. Восстановив равновесие, он нагнулся, и быстро понесся на японца. Сато изящно развернулся, сбил руку, просвистевшую мимо его лица, и успел схватить потерявшего равновесие Андрея за воротник. Соколов закрутился, сменив прямую траекторию на круговое вращение. Дальше у Сато вновь сработали привычные рефлексы.

На этот раз Соколов поднялся не сразу. Он сел, ошарашено посмотрел вокруг, встретился взглядом с Копыловым:

– Чего это было, а? – он изумленно крутил головой, не находя перед собой противника. Сато стоял позади него и улыбался.

– Следующий! – Копылов начал заметно мрачнеть.

Следующим вышел знакомый Ёшинаке милиционер Бородин.

Бородин уже смекнул, что слишком резко махать руками нельзя. Он проатаковал японца простенькой боксерской двойкой, и благополучно приземлился на пол. Поняв, что его конечности не пострадали, он спокойно продолжил свои атаки. Сато еще около пяти минут демонстрировал технику бросков и нейтрализаций. Осторожно, стараясь не причинить сильной боли, он показал так же технику воздействия на суставы и болевые приемы.

Когда Бородин утомился вставать, он предложил выйти следующему бойцу.

Новый соперник принялся прыгать вокруг японца и дергать в его направлении ногами. Сато сначала легко уклонялся от ударов. Когда он оценил их силу и скорость, то прекратил уклоняться и спокойно сел на пол.

Парнишка отскочил, примерился и пробил прямой удар в грудь.

Ёшинака крутанулся на коленях, подхватил ногу, и довольно резко нажал на колено и стопу. Паренек мгновенно развернулся и лег на живот. Сато закончил болевым приемом, положив правую стопу противника под его же левый коленный сустав, и осторожно надавив сверху на согнутую ногу.

После этого он показал освобождения от захватов двумя противниками…

Тренировка в “Школе молодого спецназовца” закончилась в этот день раньше обычного. Ученики ушли. В зале остались только Сато и Копылов.

Сато спокойно сидел на деревянном полу, погрузившись в медитацию. Иван подошел и сел напротив него. Помолчали.

– Раньше японцы нас другому учили, – промолвил наконец Иван.

– Раньше вы были другими, – откликнулся Ёшинака.

– Да, – согласился Копылов, – сдаем. Со стороны, небось, плохо выглядим?

– Просто хреново.

– В чем дело, не могу понять. Если бы знал, что нужно уничтожить…

– В этом дело. Уничтожение – это как кусать свой собственный хвост.

– А я десантник. Я только уничтожать и умею.

Сато наклонил голову.

– Нет, постой! Ты не молчи. Ты, блин, все знаешь, у вас там все уже было, а мы сейчас вымираем миллионами!

Сато поднял голову:

– Хочешь ответ? Давай!

С таким сильным противником Сато еще не встречался никогда. Первый удар Копылов нанес, еще сидя на коленях. Это положение было для Ёшинаки более естественным, он легко применил отработанный прием.

Падая, Иван схватил запястье Ёшинаки, потянул его за собой. Японец вскочил, обвернул свою кисть вокруг запястья русского, надавил двумя руками, прижал. Копылов ушел с болевого, перекатился по полу, встал, развернулся.

Начался каскад коротких ударов руками. Ёшинака перемещался, контролируя дистанцию вытянутой левой рукой. Иван схватился за нее, провалился, едва успел отпустить:

– Так, это понятно. А если так?

Пошли мощные таранные удары. Сато уходил с линии атаки, легко толкал в напряженное плечо. Русский закручивался.

– Ага, и это ясно. А когда вот так?

Удары ногами Сато легко парировал со средней дистанции, особенно не убегая, но и не приближаясь чересчур близко к железным рукам. Иван бил уже без азарта, понимая, что ноги не его “коронка”. Слегка устав, он перешел к простой и рациональной боксерской работе:

– А что ты на это скажешь?

Техника бокса была для Сато самой неудобной. Он поставил обе руки на верхнем уровне, отстраняя серии ударов. Примерившись к перемещениям Копылова, он начал останавливать его атаки упором ноги в бедро, живот, колено. Копылов начал злиться, он не успевал координировать боксерские наработки руками с контролем ног, скорость его движений резко уменьшилась.

– Ты хотел знать, – напомнил Ёшинака.

– Давай! – Копылов пошел вперед, забыв о технике, приемах, и планах. В голове крутилось:

– Только бы достать!

Больше маневра, больше отвлекающих движений, меньше законченности, уязвимой завершенности…

Иван почувствовал второе дыхание. Мышцы вновь стали упругими, движения преобразовались в пластику дикой кошки, скорость сказочно возросла. Сато еле успевал отталкивать, контролировать, держать свое биополе. Иван уже не лез наобум, а плавно втекал, накатывался, теснил защищающегося японца.

Тот уступал, но держался крепко, ошибок не спускал. Едва Иван “зарывался”, тот легко толкал, или грозил взять на болевой. Похоже, что японцу это начинало нравиться:

– Уже ближе. Скоро поймешь!

Выдох, вдох, волна силы проходит от ног до кончиков пальцев, цепляется за запястье партнера. Вдох, выдох, защита. Новая атакующая волна, энергия наполняет все тело, переходит в руку противника, возвращается…

Теперь японец теснит, его энергия проходит по рукам, через ноги уходит в землю.

Пошло лучше. Атака, защита, энергия ходит туда-сюда в коллективном едином биополе.

– Стой, я все понял!

Ёшинака улыбается.

Иван беззлобно злится:

– Нет, я так не могу. Я же мужик! Это только с бабой такое можно!

Ёшинака смеется:

– Ты знаешь, я тоже драться не люблю.

Но вернемся на время в Южный Китай, где в храме Лазоревых Облаков встретились два старых друга. Один из них, настоятель храма, сменивший мирское имя Сунь Цзинь на монашеское Фу Мин, что значит Счастливый Свет, провел посетителей в свои покои.

Его друг Ван Шен шел в сопровождении своей жены и старого наставника, почтенного господина Туна.

– Что-то ты сильно изменился, – проговорил Ван, указывая на ритуальную одежду своего друга.

– Тебя смущает моя ряса настоятеля? – Фу Мин сбросил с себя свое фиолетовое одеяние, и остался в линялых джинсах и белой хлопковой футболке.

– Почему ты выбрал себе это имя? – поинтересовался Ван Шен.

– Поверьте мне, я серьезно подошел к этой проблеме. От правильного выбора имени зависит многое, – начал рассказывать Фу Мин. Он включил пластиковый чайник, быстро насыпал заварку в пять чашек, прикрыл их крышечками.

– Будет кто-то еще? – поинтересовался господин Тун.

– Конечно, сяншен! Как мог бы я поставить на стол четыре прибора² ! – поклонился настоятель.

– Так кто же будет пятым? – поинтересовалась жена Вана.

Фу Мин улыбнулся и трижды хлопнул в ладоши. Из-за ширмы в помещение вошла милая девушка, одетая в брючный деловой костюм. Под строгой жилеткой была белоснежная рубашка из тончайшего шелка, воротник стягивал узкий черный галстук.

– Знакомьтесь, это моя подруга Сяо Хуа, – хитро улыбнулся молодой настоятель. Нам, даосам моей секты, не запрещена половая жизнь.

Сяо Хуа поклонилась гостям, и начала заваривать чай.

– Это господин Тун, это мой друг Ван, а это его жена Ли Мэй, – представил гостей Фу Мин.

Выпив несколько глотков местного чая, женщины удалились.

– А теперь рассказывайте, что привело Вас в такую даль, – серьезно обратился Фу Мин к посетителям.

– Дело крайне важное, уж поверьте нам, – заверил его Тун сяншен.

… Мэтью Хаггард прохаживался по помещениям, которые арендовала в свое время знаменитая секта Аум Синрикё.

– Здесь они раздевались, здесь анкеты заполняли, тут стоял громадный такой телевизор, почти в половину человеческого роста, – его проводницей была местная уборщица, словоохотливая баба Маша.

– А там был у них молитвенный зал. На этом месте висел портрет Асахары, под ним они проповеди и читали, – сплюнула в сторону и перекрестилась забавная старушонка.

– Вы видели Асахару? – поинтересовался Хаггард.

– Видела, конечно. Гладкий, как блин масляный. Губы толстые, щеки круглые. Постился он, как же!

– Я вижу, вы разбираетесь в этом вопросе, – рассеяно пошутил Хаггард.

– А то! Я ведь три года подряд их проповеди слушала. Придут, грязи нанесут, а ты трешь да слушаешь! Хотя дальше первой комнаты в уличной обуви не ходили, а в молитвенном зале и тапки снимали.

– Вы что-нибудь запомнили из проповедей? – Мэтью стало забавно.

– А чего там запоминать! Кто не творит добро, тот переродится в аду. Кто творит добро, но неправильно, будет страдать на Земле.

Кто хочет достичь высших перерождений, должен жертвовать. Жертвовать нужно правильно. Давать деньги нищим – неправильно. Правильно жертвовать – значит давать все деньги Учителю.

У кого есть квартира, тот должен продать квартиру. У кого нет квартиры, тот должен ходить на бахти.

– Что есть “Бахти”?

– Объявления клеить, листовки раздавать. В месяц норма – трех человек завлечь. Если меньше – значит не стараешься.

Каждую неделю Синяя Пижама говорит например:

– “Сегодня Бахти в районе Б-6, Б-5, и В-6!”

И наутро все, как миленькие, – там.

Мэтью поднял брови:

– Что значит Б-6?

– Так они азиаты. Зачем им наши улицы учить. Берется карта Москвы, делится на квадраты, нумеруется. Б-6 – это Юго-Запад, Г-3 – центр города. Порядок они любили. Никогда в Марьино или на север не посылали. Все больше центр, Юго-запад, Кунцево.

– А что такое Синяя Пижама?

– Так говорю же, порядок они любили. Как солдаты бегали, Хай, да Хай! Только цветные пижамы носили вместо погон. Белая пижама – послушник, оранжевая – монах, синяя – посвященный.

Ходишь на бахти – одевай белую пижаму, продал квартиру – тебе положена оранжевая. Если получил Шактипад – носишь синюю. Сам Асахара ходил в фиолетовой.

– Шактипад – это что такое?

Баба Маша снова сплюнула и еще раз перекрестилась.

– Разное говорили. Одни говорят: “Это как бы Учитель входит в тебя”, другие: “ Становишься одним целым вместе с Учителем”.

А по мне – срам все это!

Мэтью понимающе хмыкнул.

– Ручаюсь Вам, у нас такого не будет!

– Да? – Баба Маша посмотрела на него с большим сомнением.

Помещение Хаггарду понравилось, и он не колеблясь оплатил аренду на месяц вперед.

– Наша беда в том, что не умеем мы как люди за столом сидеть, – рассуждал Соколов, наливая себе еще водки.

– Вот взять, к примеру, кавказцев. Что они пьют?

Они пьют сухое вино. По-нашему – компот и кисляк. А как они его пьют?

Они его пьют долго, и понемногу. Сначала тамада говорит тост. Долго говорит, обратите внимание! Потом пьют, – Андрей сделала глоток, – а потом песня. Громкая, как грохот горной лавины, длинная, как горная дорога, и красивая, как горская девушка!

– У него что, родственники на Кавказе? – поинтересовался Сато.

– Нет, он местный, просто однажды в горы попал. С тех пор по весне бредит Кавказом, – отвечал Копылов.

– А ты, – Сато посмотрел на Ивана, – бывал в горах? Воевал?

– Бывал, – криво усмехнулся Иван. В Таджикистане я еще терпел. А на Кавказ воевать не пошел. Уволился к черту из армии. На деньги плюнул, на пенсию, на довольствие. Ребята говорили: “Потерпи полгода, уйдешь подполковником!”

А я им: “За полгода я стрелять начну не в ту сторону.”

И не жалею. Я в те еще годы был мастером спорта по горному туризму, я ж весь Кавказ траверсом облазил. Для меня это священная земля. А ты какие горы видал?

– У себя, в Японии, много ходил. Горный туризм, восхождения. Скальная подготовка есть. Однако, сильно отвесных стенок боюсь. Холода так же не люблю. В Тянь – Шане два раза был. Едва не замерз.

Иван налил себе пива:

– А у нас тут гор нет. Скука. Кампай!

– Кампай симасё! – поднял кружку Сато. – Завтра я устрою всем угощение из китайских и японских блюд. Куплю специи, сварю рис…

– Давай, давай, – обрадовался Соколов. – Только не ищи в наших магазинах акульи плавники!

… После того, как были соблюдены положенные церемонии, посетители закрыли чашки, и поставили их в сторону.

– Итак, дорогой настоятель, перейдем к делу. В настоящее время область наших интересов распространилась до границ провинции Хунань, и у нашего босса возникли некие предчувствия, – Ван Шен с трудом находил правильные слова.

– Не стесняйтесь, пожалуйста, – предложил Фу Мин, – я все пойму.

– Хао, – ударил себя по коленкам Ван Шен, – я скажу прямо. Глава нашего клана, сидящий сейчас перед тобой господин Тун, имеет информацию о неких грядущих катаклизмах. В последнее время он видит один и тот же сон. Дракон Инлун сообщает ему о ненадежности дамбы в среднем течении Длинной реки.

Фу Мин кивнул, отставил подальше недопитую чашку.

– Пожалуйста продолжайте.

Ван Шен с улыбкой посмотрел на старого друга.

– Твоя очередь. Если твоя информация будет дельной, то разговор будет продолжен.

Фу Мин вновь облачился в свою парадную рясу, сел на коврик для медитации. Он закрыл глаза, сконцентрировался, зашептал молитвы и даосские заклинания.

– Так, этот клоун начинает действовать мне на нервы! – Тун Чжао посуровел лицом, его глаза сверкнули.

– Понял, понял, понял! – Фу Мин развернулся на сто восемьдесят градусов, отодвинул в сторону черную ширму. На низеньком столике времен Опиумных войн стоял ноутбук последней модели. Фу Мин быстро щелкнул клавишами.

– Пока будет соединяться с Интернетом, скажу Вам кое-что!

Ван и Тун Чжао переглянулись, и удовлетворенно хмыкнули.

– Итак, как знает мой друг Ван, я всегда питал склонность к электронной информации. Год назад я случайно вышел на счета некоего мошенника Лю. Этот нечистый на руку бизнесмен торговал в Шанхае прокатом с Тайюаньского металлургического завода. Доказать, что он нарушает законы, было проще простого. Но я докопался до всех его связей, и выяснил, что Лю перевел большие суммы в храм Цзиньшань, и получил возможность стать настоятелем в одном из его филиалов.

– Цзиньшань, вроде, буддийский храм? – заметил Тун.

– Именно. Мошенник купил одно, а продал за другое. Пока он ехал до Фуцзяни, буддийские ограничения показались ему слишком строгими. Он подправил бумаги, и из буддиста превратился в даоса. Его не смутило, что за такую ложь ему предстоит гореть последовательно в нижних мирах обоих религий.

– Вероятно, он был конфуцианцем, – заметил Ван Шен.

– Да, Китай отличается терпимостью к разным религиям, – поддержал Тун, – но все же не могу понять, как буддисты дали добро на открытие даосского филиала.

– Увы, своими взятками Лю закрыл глаза слишком многим, и власти провинции решили, что могут иметь храм любой религии, какой захотят.

Я подбросил часть информации в газеты, немного в налоговые органы. В Шанхае начались ревизии. Когда Лю укрылся здесь, я предложил ему обмен. Он дарит мне место настоятеля, а я закрываю все его дела, и вытаскиваю его деньги из Китая в Австралию. Конечно, Лю не знал, что это я обломал весь его бизнес в Шанхае.

И вот я здесь. Как всякий уважающий себя даос, я занимаюсь Фэн Шуй, конечно на современном уровне, консультирую в юридических и финансовых делах. Это гораздо интереснее и спокойней, чем держать юридическую консультацию. Моя подруга навещает меня несколько раз в неделю, привозит письма, и свое хорошее настроение.

Может быть, я слегка подзапустил ритуал, но ведь даосизм это больше философия, чем религия.

– Давай по дамбам в Хунани. Ближе к делу, – попросил Ван.

Фу Мин вернулся к проблемам посетителей:

– Не надо торопиться! Прорыв дамбы – это не случайная халатность смотрителей. Следует учитывать все факторы, влияющие на уровень воды в реке.

Соединился! – Фу Мин быстро забарабанил по клавишам.

– Вот кривые уровня воды. Вот ежемесячные уровни осадков, графики температур, сила ветра. Это общеизвестные данные.

А вот мои собственные файлы. Эти графики пока не признаны официальной метеослужбой. Я беру за основу существующие тенденции, и ввожу свои коэффициенты. Официально считается, что уровень осадков колеблется вокруг постоянных значений, или незначительно линейно нарастает. По моим выкладкам, имеет место нелинейный процесс.

– Можно попроще? – старый Тун морщился. Ему было трудно смотреть на мерцающий экран.

– Пожалуйста, – настоятель развернулся спиной к монитору.

– Ежегодно температура на земле повышается в пределах от одной сотой до одной десятой градуса за год. Абсолютные подсчеты невероятно трудны, но очень возможно, что этот процесс нелинеен. Мы разогреваемся все быстрее и быстрее. Насыщение воздуха влагой постоянно растет, увеличивается и механическая энергия ветра. В экваториальной зоне перегретый воздух не успевает пролиться дождем, и уносится в субтропики. Каждый год тучи, отягощенные влагой, идут все дальше и дальше к северу. Там они остывают, и влага конденсируется – идут дожди. В последние годы все сильнее.

С каждым годом в сезон дождей воды льется все больше. Если дальнейшее развитие событий пойдет по нарастающей, то последствия трудно даже представить. Но будем надеяться, что я окажусь не прав.

– А если прав?

– Не вкладывайте в сельское хозяйство ни юаня. Убытки в любом случае неизбежны.

Сунь и Ван Шен еще раз посмотрели друг на друга.

– Замечательно, – сообщил Ван, – приблизительно это мы и ожидали услышать. Должен тебя удивить, политика нашего клана такова, что мы будем вкладывать деньги в Хунань.

– Это разорительно! – взвизгнул Фу Мин.

– Второй вопрос. Как свести к минимуму последствия наводнения, – продолжил Ван Шен.

Фу Мин погасил экран компьютера, и вновь повернулся лицом к собеседникам.

– Ну, прежде всего, не покупайте землю. По крайней мере, в долинах. Очень велика вероятность смены русла Длинной реки. Берите горные участки, холмы. Как прекрасен хунаньский чай! А наши лечебные сорта! Это хороший бизнес. В России огромный рынок сбыта, там все помешаны на похудании! – Фу Мин возбудился, надул щеки, стал изображать, какие русские толстые. – Постарайтесь найти иностранных инвесторов, пусть они вложат деньги.

– Мы уже приняли все эти меры, – промолвил Тун Чжао, – но ведь основа жизни крестьян – это рис. Мы должны хоть как-то защитить их.

– Стихия выражает волю Неба! – поучительно произнес настоятель. – В конце концов, нашим крестьянам не привыкать к наводнениям. Они уже тысячи лет сеют рис на этих полях. Коров и буйволов они практически не держат, свинью можно посадить в лодку, а утки и так не утонут…

– Мальчишка, что ты знаешь о крестьянах! – закричал на него Тун. Если река сменит русло, в опасности будут миллионы! Ты знаешь, как идет десятиметровый водяной вал? Я видел прорыв Хуанхэ в сорок седьмом году. Это не должно повториться!

– Но этого почти невозможно избежать! Климат меняется по всей планете. Парниковый эффект уже привел в действие огромные потоки воздуха, энергия атмосферы необратимо возросла. Пустыни наступают, ледники тают. Муссонные дожди вызывают наводнения, усиливаются тайфуны и ураганы. Это уже не остановить! Это почти нельзя контролировать, только разве совсем невероятные варианты. Да и это, – Фу Мин вновь щелкнул компьютером, – еще полбеды.

Есть информация, что начинает расти внутренняя энергия Земли. Вот данные сейсмических станций. Особенность нынешнего момента – отсутствие четких локальных признаков. По всей Земле диффузно растет уровень мелких и средних шумов. Это может длиться довольно долго, но потом обязательно — Хааааах! — и ударит! Никто не знает, когда. Никто не знает где.

– Итак, вот мы и подошли к главной цели моего визита! – Тун Чжао встал. Фу Мина вдруг поразила его величественная осанка.

– Мои годы близятся к концу. Я решил все личные и семейные дела. Теперь я хочу провести последнюю церемонию в своей жизни – жертвоприношение.

– Не делайте этого! – в ужасе прокричал Фу Мин.

… Мэтью Хаггард просматривал анкеты с ответами на вопросы. Информация была занимательной. Большинство русских отвечали на все вопросы достаточно честно, не скрывая никаких своих комплексов.

Вот некий Котеев: глуп, умеренно внушаем, замкнут, стремится к духовному лидерству, боится пришельцев, подвержен депрессии – постоянно думает о смерти. Замечательный кандидат на роль тихого покорного исполнителя. Если хорошенько нажать на духовное тщеславие, будет платить деньги. Жаль, не годится для вербовки неофитов и пропаганды.

Мэтью пролистал еще с десяток анкет, но так и не нашел кандидатуры с яркими чертами лидера. А такой человек необходим. Он – душа любой секты, ячейки, общины.

Мэтью сидел в одиночестве довольно долго, но вот раздался новый стук в дверь. Кто-то бил, как гвозди заколачивал.

– Войдите! – попросил Хаггард.

В дверь резко вошел молодой человек с типичной армейской выправкой.

– Добрый день!

– Вы по поводу Скайфлаинга? – осведомился Мэтью.

– Так точно. Желаю быть инструктором. Имею в активе сорок прыжков с парашютом. Десантировался с разных высот. Прыгал затяжным. Летаю на параплане, дельтаплане. Имею опыт работы инструктором по укладке парашютов.

Мэтью с любопытством разглядывал дебила.

”Замечательный экземпляр. Полное отсутствие сомнений. Ходячая инструкция!” – радовался он.

– Великолепно, молодой человек. Но Скайфлаинг – это не спорт. Скайфлаинг – это передовая технология изучения Евангелической информации.

Кстати, как Вас зовут?

Мэтью с удовольствием отметил, что за все время его речи на лице у посетителя не отразилось ни одной мысли. Тот выпрямился по стойке “смирно” и отчеканил:

– Меня зовут Игорь Синицын. Хочу быть инструктором.

”Прирожденный лидер!” – обрадовался Мэтью Хаггард.

Он помолчал, смерил русского долгим оценивающим взглядом, а затем медленно произнес:

– Сперва нужно заполнить анкету, дружок!

– Почему бы мне этого не сделать, – твердо произнес Тун, – я не испытываю страха. Большая часть моей души уже ушла за пределы моего тела. Уходя, я хочу помочь тем, кто останется здесь. Ведь сам великий Тан-ван, когда царила страшная засуха…

– Именно засуха! – перебил его Фу Мин.

От неожиданности Тун слегка вздрогнул.

– Во-первых – засуха, то есть устойчивый антициклон. Антициклон – это максимальная стабильность, избыточная гравитация, увеличение давления воздушного столба. Отсюда и сухость. Тан-ван был благочестивым, он гармонизировал окружающее пространство, отсюда и небывалая стабильность.

В древности это хорошо знали. Чтобы нарушить стабильность, устраивались праздники с непристойными игрищами, и тогда шел дождь. Некоторые народы оскверняли благочестие ритуальными убийствами, этим стабильность нарушалась не только в Небе, но и внутри Земли.

При Тан-ване ритуальные убийства были запрещены, культовые игрища тоже не проводились, и наступила засуха! – Фу Мин говорил торопливо, будто боясь, что его перебьют.

– Тан-ван подсознательно чувствовал, что виновником является именно он. Его моральные принципы были очень высоки, и он задумал разом решить обе проблемы. Он приготовил костер для себя самого.

Тан-ван нарушил стабильность уже самой подготовкой к жертвоприношению. В ожидании церемонии тысячи людей медленно собирались на выбранном месте. Гонцы императора оповестили людей во всех городах, больших и малых селениях. Люди тогда были иными – в течении многих лет они не слыхали о войнах и казнях, они жили спокойно и размерено. Известие о предстоящем самосожжении императора потрясло их. Все бросили свои труды, и медленно собирались, томимые дурными предчувствиями. Жизнь в стране остановилась. Люди шли и шли, собираясь в колонны, из малых ручейков образовалась одна большая река. Многие шли издалека, вели с собой стариков и плачущих детей. Уныние и страх заставляли людей все ниже и ниже опускать головы.

Но вот начался ритуал, и Тан-ван, на белой колеснице, влекомой белыми лошадьми, приблизился к священному алтарю, который находился в месте, называемом Санлинь – Тутовый лес. Здесь он остриг ногти и волосы, и сжег их в тазу с жертвенным огнем, а затем поднялся на высокую кучу хвороста с пучком белого камыша в руке. В полной тишине протрубил рог, и жертвоприношение началось. Шаманы зажгли факелы от священного огня, и протанцевав несколько раз вокруг кучи хвороста, подожгли ее со всех сторон.

Костер вспыхнул со всех сторон вокруг императора, и этот ужас увидели тысячи его подданных. Все люди чувствовали одно и тоже – их души слились. Произошло резкое колебание коллективного биополя. Энергия людей ушла вниз, к Земле, отразилась, и привела в движение Небо.

Сила гравитации упала. Земля готовилась послать в это место разрушительный импульс энергии. Резкое снижение гравитации вызвало смену воздушных масс, налетел циклон, и пролился дождем. Когда дождь затушил пламя жертвенного костра, люди испытали радость и восхищение. Они обрадовались, и начали молиться.

Молитвы остановили удар, но процесс уже был запущен. Энергия Земли вышла наверх, через дымящийся костер, и разбудила в людях зло. Золотой век кончился. Началась эра войн, пыток, жестоких правителей. Небо насылало на людей наводнения и ураганы. Чтобы остановить стихию, пришлось строить храмы и молиться еще пару сотен лет.

Фу Мин перевел дух.

– Устроить жертвоприношение сейчас, когда Земля только и ждет повода для удара – это безумие! Выбросьте из вашего сознания эту мысль, и больше никогда ее не думайте! – закричал Фу Мин.

Ван Шен застыл с открытым ртом.

– Друг мой Сунь, ты хоть сам понимаешь, что ты только что сказал? Ты это заранее готовил?

Фу Мин поморгал глазами:

– Ты знаешь, нет. Раньше я даже и не думал никогда в эту сторону.

– Сам ли Фу Мин дошел до этого, или великое Дао подсказало ему эту мысль, нельзя не согласиться с мудростью нашего почтенного настоятеля, – медленно произнес Тун Чжао. – Идея, с которой я прибыл сюда, была продиктована гордыней и чудовищной глупостью. Дабы исправить кармические последствия своей неправедной мысли, я проведу неделю в посте и медитации.

Настоятель, у Вас есть подходящая келья для глупого, выжившего из ума старика?

– Почту за великую честь, – перегнулся в поклоне Фу Мин.

Тун Чжао сел, и глубоко задумался.

– Настоятель упоминал некие невероятные варианты, которые якобы могут отвести от нас грядущую беду, – вспомнил Ван Шен.

– Ну это так, на уровне гипотез, – начал Фу Мин.

Твои гипотезы очень часто оказываются правдой, – Тун Чжао внимательно посмотрел на настоятеля, – давай твой невероятный вариант!

Фу Мин собрался с духом:

– Вы мне не поверите, но в Москве есть институт Недр Земли. Там как раз исследуют эту проблему.

… Сергей Котеев ехал в вагоне метро и читал материалы академика Быстрицкого. Он ни хрена не понимал в сложной научной терминологии, теории образования ювенильной воды, проблемах гелиометрии.

Окончательно его срубило выражение: “Кристаллическое твердое внутреннее ядро земли при своем вращении выполняет функции магнито-гидро-динамического генератора”.

Котеев захлопнул книгу, и уперся взглядом в голые коленки, обтянутые тончайшими чулками.

– Девушка, садитесь пожалуйста! – угодливо подскочил он.

Девушка поблагодарила Котеева кивком, от которого у Сергея голова пошла кругом. Она мило улыбнулась и села, положив на бедра маленькую сумочку. Ее круглые коленки вызывающе заблестели. Котеев понял, что сходит с ума.

Наталья Симонова опустила глаза, пряча улыбку. Молодой парень стоял напротив, разинув рот, и похабно блестел глазами. Наталья привыкла к мужскому вниманию, но такой эффект она произвела впервые. Парень ей понравился. Она вышла на следующей станции, обернулась, словно говоря “иди за мной”. Молодой человек рванул за ней следом.

Котеев семенил, стараясь попасть в такт с шагами девушки. Похоже, она хотела, чтобы он шел за ней. Девушка вышла на станции “Кропоткинская”, пошла в сторону Кремля. Когда Сергей запнулся, она вновь обернулась, и поманила его за собой. Котеев понял, что окончательно пропал.

Наталья была довольна. Поклонник покорно плелся за ней до самого Александровского сада. Найдя подходящее место для разговора, она резко обернулась и взяла ситуацию под свой полный контроль.

– Как тебя зовут, чем занимаешься, почему шатаешься за незнакомыми девушками? – выпалила она.

– Сергей Котеев. Занимаюсь Скайфлаингом. Люблю красивых женщин, – ответил Сергей.

– Скайфлаингом, говоришь! Это круто. Вот такие люди выведут страну из кризиса!

– Все понятно, – вздохнул Сергей, – Вы журналистка.

Наташе показалось, что она врезалась в столб.

– Откуда ты взял?

– Ярко выраженное желание задавать вопросы, не слушать ответы, падкость до сенсаций, неграмотность и дешевый энтузиазм. Извините, что шел за Вами.

– Ну уж стой. Теперь ты никуда не уйдешь. Стой, а то буду кричать!

… Сато устроил праздник на славу, как и обещал. Для этого ему пришлось обойти вместе с Андреем Соколовым и его приятелем Константином все магазины и рынки Новгорода. Он все же нашел столь любимый в Японии округлый толстый рис, вместо распространенного в России продолговатого. Андрея нагрузили молдавским вермутом и пакетами с виноградным соком, Константин сгибался под весом сумок с сырой морковью. Сато купил чудом попавшие на рынок индийские специи, сладкую кукурузу, горошек, креветки, кальмаров. Конечно, такой набор продуктов не позволял приготовить традиционных блюд японской кухни, но Сато не был ортодоксом.

Для банкета было решено выбрать просторный дом Соколова. К назначенному времени там собралось уже достаточно много народу. Любители рукопашного боя пришли, особенно не спрашивая приглашения, да еще прихватили своих девчонок. Народу становилось все больше и больше. По городу прошел слух, что японец обязался накормить всех.

Когда Сато увидел, сколько людей пришло поесть, он возблагодарил бога за рис и куриные окорочка. На эти продукты он решил сделать основную ставку. Рис пришлось варить в кастрюле для кипячения белья.

Иван Копылов любил хорошо поесть, но предпочел не смотреть, как “японец издевается над продуктами”.

А Сато в этот день был в ударе. Он взял куриные окорочка, снял с них кожу и жир, отделил от костей мясо. После предварительной обжарки на сильном огне, он слил лишний жир.

Вошедший в этот момент Соколов страшно возмутился, но Сато успокоил его:

– Я готовлю Терияки, не мешай мне. Я же не учу вас жарить картошку!

Сато прикинул, годится ли молдавский вермут “Поляна”, вместо сакэ, попробовал, и решил, что годится. Он быстро смешал вермут с соевым соусом, добавил сахар. Подливка для терияки была готова. Он поджаривал кусочки кур, поливая сладким соусом, пока они не зарумянились со всех сторон. Оставалось только разрезать, охладить, и подать на стол. Две большие сковородки безостановочно производили десятки порций терияки. Через пару часов была зажарена целая гора куриных окорочков.

К этому моменту сварился рис. Сато высыпал его в большой таз, перемешал с грибами, зеленым горошком и сладкой кукурузой.

Девушки – приятельницы Соколова помогли ему сварить и очистить креветки. Сато выпроводил из кухни всех добровольных помощников, оставив только этих девушек. Однако даже они ужаснулись, когда увидели, что японец режет яичницу мелкой соломкой. Ёшинака не дал им опомниться, засыпал этой соломкой блюдо с рисом, и украсил сверху креветками. Девушки очистили и помыли морковь. Сато порезал ее крупной соломкой и зажарил по китайской традиции.

Когда все было готово, Сато вышел к гостям:

– Кто принес с собой водку, давайте ее сюда!

– Понимает! – загудел народ. Раздался звон посуды.

Водки хватило бы на открытие небольшого ларька. Сато сложил ее в сумки и тщательно запрятал.

Еды хватило на всех. Русские весьма высоко оценили гастрономический подвиг Ёшинаки:

– Нормально, мужики, – радовался Соколов, наваливая себе что-то очень острое, – ой, что это я съел?

– Это жареные кальмары. В Китае так любят. Их с рисом кушать хорошо, – объяснял Ешинака.

– Блин, куры сладкие! А впрочем, вкусно, – Иван положил себе еще риса.

Утолив первый голод, народ стал обеспокоено оглядываться по сторонам. Сато уловил характерный блеск в глазах:

– Внимание! Сегодня будем пить по моему рецепту! Правило первое – никакой водки. Смотрите и повторяйте за мной!

Сато плеснул себе четверть стакана вермута, и долил доверху виноградного сока. Народ, ворча, повторил.

– Теперь русский тост! – Сато посмотрел на Ивана.

Тот встал, глубоко вздохнул:

– Ну, чтоб всегда так есть. Будем жить!

Потом пили за дружбу, за женщин, за прекрасную Японию. После пятого или шестого бокала слово взял Соколов:

– Сато, ты мне, конечно, друг. Но объясни, зачем мы пьем этот сладкий компот? Я хочу водки! Мне без нее не весело.

Девушки возмутились, кто-то попытался усадить Соколова на место.

– Я тебя научу. Как зовут девушку рядом с тобой?

– Маша, ну вы вроде, знакомы?

– Маша, встань! Андрей, слушай меня.

– Ага.

– Андрей, бокал в правой руке!

– Есть.

– Левой обнимаешь Машу!

– Ну, так, что ли?

Сато кивнул, все засмеялись. Вид у Соколова был достаточно нелепый.

– Поднимаешь бокал на уровень глаз.

– Готово!

– Отпиваешь только один глоток! Глотаешь, выдох!

– Есть!

– Целуешь Машу!

– Ооо! – Народ восхищенно захлопал в ладоши.

– Ну как?

Маша покраснела и отвернулась. Соколов был в восторге:

– Чудо! Воду в вино превращает!

Наталья Симонова действительно была журналисткой. Она еще не закончила университет, но уже начала работать стажером в телекомпании, еженедельно писала рекламные заметки в газету “Московский покупатель”. Она считала, что отлично разбирается в жизни, и знает, как сделать головокружительную карьеру на телевидении.

Но ее новый знакомый сильно озадачил ее, и заставил о многом задуматься.

Во-первых, противный Котеев влюбился в нее.

Во-вторых, она тоже в него влюбилась.

В-третьих, Котеев знал побольше, чем она могла себе представить. Например, он два года прожил в Америке. Например, он работал пиратом, переводил и озвучивал “левые” копии видеофильмов. Например, у него обо всем было свое особое мнение. Он издевался над телевидением. Он не читал газет. Он смеялся над ней. Он дарил ей дорогие подарки, заваливал цветами и фруктами. Он злил ее. Он был ей интересен.

Она мстила ему. Ей нравилось мучить парня, при всех подставляя щечку для поцелуя, а наедине запрещая подходить ближе, чем на шаг.

Однажды, когда они устали играть в “Да”, “Нет”, “Может быть”, он сказал:

– Ну ладно, я ухожу. Много дел, много людей, с которыми нужно поговорить.

– Нет. Постой. Ты можешь уйти, но потом…

… Аккуратно оторванные пуговички отмечали маршрут от двери.

– Негодяй, все изорвал, – Наталья собирала раскиданные по квартире детали одежды. Негодяй валялся поперек дивана.

– Подвинься, он еще и лежит по диагонали! – Наталья пристроилась рядышком.

– Тебе никто никогда не говорил, что у тебя бесподобный разрез глаз? – медленно произнес Сергей.

– Не помню. Наверное нет. Может быть раньше, еще в другой жизни…

Тишина. Тикают часы. Две пары глаз сосредоточено изучают потолок. За окнами бушует весна.

… Котеев появился у академика только через две недели.

Старик по-прежнему сидел за своим доисторическим столом, окруженный допотопными приборами. Приборы работали.

– Как жизнь молодая? – поинтересовался академик.

– Весна, – коротко бросил Котеев.

– Понимаю. Мои приборы, смотри, какие всплески дают. Ничего опасного пока, к счастью, не регистрируют. Мне из Китая звонили. Их специалисты хотят заехать для обмена опытом. Ты материалы-то мои читал?

– Читал.

– Давай, пересказывай. Говори только то, что сам понимаешь.

– Ну, – начал Сергей, – значит о гелии.

Гелий постоянно выделяется из недр Земли. Основной изотоп образуется в результате термоядерной реакции, а не распада радионуклидов. Значит, либо Земля имеет огромный резерв гелия, либо в недрах идут “холодные” термоядерные реакции. Земная кора твердая. Ядро тоже твердое. Это доказано сейсмограммами. Между ядром и корой…

– Между ядром и корой, молодой человек, находится то, что Вы вряд ли можете себе представить!

Огромная температура. Огромное давление. Особое состояние вещества. Одновременно расплав, раствор, перенасыщенный газ. Металл, пропитывающий жидкие каменные породы. Потоки растворов золота и железа – поднимутся вверх, остынут, превратятся в руды. Перегретые растворы солей. Органический синтез. Там такие углеводороды синтезируются! Переизбыток энергии. Перекачанная шина – очень слабая аналогия.

Мы пытались бурить сверхглубокие скважины. На глубине от десяти километров давление такое, что в эту массу ничего нельзя вонзить. Металл и камень плавятся или растворяются. Столб сверхплотного вещества опускается еще на пару километров, потом – бабах! Расплавленная сера вырывается под давлением. Мы законсервировали скважины на Кольском. Американцы у себя добурились, едва не вызвали извержение. Автоматика спасла. Два взрыва в стволе, шахта запломбирована.

Так вот, о гелии. Когда мы стали смотреть, где он выходит на поверхность, схватились за голову. Классические теории полетели в мусорную корзину. Земная твердь! Да она вся свистит! Те разломы, которые считались консолидированными – почти половина из них активны. Что гелий! На материковых плитах полно минеральных источников. У нас, в России полно соляных промыслов. Откуда это выходит? Оттуда! Это все – потенциальные вулканы! Земной тверди, как таковой, нет!

– А сернистые источники? Они тоже?

– Напрямую из преисподней, молодой человек. Но вернемся к главной линии моего рассказа.

В шестидесятых годах ядерная проблема была решена. Институт у нас был тогда мощным, снабжение – первоклассное, умного народу хватало. Партия и правительство поставили новую задачу. Создать систему предсказания землетрясений. Очень просто, как нам тогда казалось. Поехали на Памир, разбили полигон, установили аппаратуру. Исследовали потоки гелия, микродвижения поверхности земли, акустические феномены, колебания электростатического заряда.

В это время и мы, и американцы, открыли колебания гравитационного поля Земли. Сегодня гравитация больше, завтра – меньше. Стало понятно, как рождаются циклоны.

Академик достал из ящика стола старенький кипятильник, налил воды в два стеклянных стакана, развернул кусочек серебряной фольги с заваркой. Пока спираль согревала первый стакан, он продолжил:

– Еще в прошлом веке было математически доказано, что, если бы на атмосферу действовали только солнечные лучи, погода бы установилась раз и навсегда. Были бы только линейные ветра вдоль экватора, вследствие вращения Земли.

Фактор, возмущающий стабильность воздушных масс, был открыт только в конце шестидесятых. Это сама Земля! Гравитация ее непостоянна, она пульсирует, рождая циклоны и антициклоны. Бежит по Небу маленькое облачко, а впереди него бежит по Земле волна. Меняется гравитация и электрический заряд. Земля ведет Небо за собой.

Начали мы изучать предвестники землетрясений. Измерили все, что только можно. А результат оказался очень и очень скромным. Правительству это тогда не понравилось.

Главный вывод мы сделали такой. Долговременных предвестников землетрясения нет.

Но мы обнаружили Крик.

– Какой еще крик? – Котеев похолодел.

За несколько секунд до землетрясения приборы фиксируют двухфазный всплеск показателей гравитации, электрического заряда, давления воздушного столба. Фактически, под воздействием резкого гравитационного всплеска в атмосфере рождается мощный инфразвуковой удар. Это кричит сама Земля. Если крик очень сильный, – будет извержение вулкана. Если слабый – землетрясение. Очень слабый крик мы воспринимаем как ураган.

Фактически, это вещи одного порядка – ураган, землетрясение, извержение.

– Ураганы связаны с землетрясениями?

– Да. И ураганы идут по земле не просто так. Очень часто они идут строго по линии разломов. Иногда ширина полосы составляет три – четыре метра, и ни шага в сторону. Мы проверили десятки ураганов. Их трассы в точности соответствовали активным разломам в земной коре. Это значит, что где прошел вихрь, там может быть и землетрясение.

– А что потом?

– В семидесятых мы провели сплошную гелиометрическую съемку СССР, Кореи, и еще нескольких стран. Составили карты разломов. Обнаружили, что русла практически всех рек лежат над разломами земной коры, между двумя плитами. Впрочем, это и раньше было известно. Раньше не было известно, какие из этих разломов активны. Проверили все наши АЭС. Ужаснулись. Все атомные электростанции привязаны к водным путям, им требуется много воды для охлаждения. Практически все АЭС стоят вблизи активных разломов. Не только в нашей стране. По всему миру. Написали доклад правительству. Доклад положили под сукно. Потом Чернобыль.

Вскипела вода. Академик перекинул спираль, заварил первый стакан.

– Когда мы занялись техногенными катастрофами, СССР уже дышал на ладан. Кое-что исследовать успели. Практически всегда во время технических аварий слышен Крик. Ничто не ломается просто так.

Мы пытались моделировать это воздействие. Построили несколько мощных инфразвуковых генераторов. На полигонах они здорово расшатывали испытываемые конструкции, да и здоровье человеческое подрывали неслабо. Зубы высыпались, у двадцатилетних солдат происходили инфаркты и инсульты, нескольких ребят парализовало … Больше недели никто не выдерживал.

Когда мы поняли, к чему такие эксперименты могут привести, программу очень быстро свернули. И вовремя. Власть переменилась, землетрясение это произошло не ко времени, слухи поползли о сейсмическом оружии…

Наш институт перешел на мониторирование. Не свои сигналы создаем, а природные засекаем.

Сейчас мы способны регистрировать даже самые слабые инфразвуковые крики. Они сопровождаются погодными аномалиями: микросмерчами, шквалами, градом, просто сильным ветром. Животные способны чувствовать инфразвук, и часто даже предупреждают своих хозяев. На инфразвук реагируют и люди. Во время природных аномалий бывают случаи плохого самочувствия, паники, беспричинные вспышки насилия. Сейчас мы исследуем эту связь.

Академик подвел Сергея к большой карте:

– Посмотри сюда. Вот он, Московский Щит.

Сергей смотрел на карту Москвы и Московской области, обведенную неровными кольцами. Чуть дальше кольцевой автодороги шло кольцо с цифрой “ноль”, немного дальше – с цифрой “десять”. Большинство линий теснились в районе границы Московской области.

Быстрицкий привычно махнул рукой, указывая на карту:

– На этой схеме отмечены все места, где начиная с девяносто первого года, имели место атмосферные аномалии. Мы отслеживали в основном смерчи и шквалы. Все они сопровождались пульсациями энергии земли. Точки с одинаковым количеством аномалий соединены изолиниями. Вы видите, что на расстоянии приблизительно ста километров от Москвы плотность аномалий максимальна. На расстоянии десяти километров от Москвы аномалий за весь этот период не было.

– То есть, чем ближе к городу, тем спокойнее?

– Совершенно верно! За стокилометровой линией силы разрушения как с цепи сорвались, а в самом городе их что-то отталкивает или компенсирует.

– Это вы и назвали Щитом?

– Да, хотя никто не имеет представления, что это такое. Мы опираемся на голую статистику.

Сергей вдруг подумал, что лучше всего обсудить эту проблему со своим старым знакомым Андреем Михайловичем. Андрей раньше серьезно увлекался ушу, но в последнее время пропал из виду, затаился на каком-то оптовом рынке, где у него был свой вагончик с товаром.

– Ну и что Вы намерены делать дальше? – спросил он у академика.

– Продолжать наблюдать. На большее пока просто нет средств.

… Сато провел в Новгороде неделю, которая промелькнула, как один день. Он стоял на пристани, ждал катера через Ильмень, и беседовал с Иваном Копыловым. Было раннее утро, Сато хотел спать, ему было холодно, неуютно. Холодный ветер поднял невысокие волны, гнал рябь то в одном, то в другом направлении. Плыть по такой погоде совершенно не хотелось.

Иван поднял воротник зимней камуфлированной куртки.

– Ты мне, Сато, секцию загубил. Каюк настал школе молодого спецназовца.

– Ну и что. Продолжай тренировать. Назови это самбо, назови айкидо. Ты же все понял.

Иван пожал плечами, попытался прикурить, потом спрятал сигарету.

– Это я понял, но нам сейчас не для здоровья тренировки нужны. Мы боремся. Нам выживать надо.

Сато с огорчением поглядел на Ивана.

– Вы не боретесь. Вы руками машете.

– Если не будем руками махать, нас завоюют.

Сато безнадежно улыбнулся.

– Ну вы как с завязанными глазами живете. Вокруг давно идет третья мировая война. Россия терпит поражение за поражением. И вы еще ничего не поняли…

Катер подошел, Сато дал матросу билет, занес внутрь рюкзак.

– Стой. Что ты сказал?

Сато перешел на открытую заднюю палубу, подошел поближе к стоящему на пристани Ивану:

– Идет третья мировая война. И в этой войне воюют информацией. Калибр орудий и бомб уже не главное. Побеждает тот, кто создает больше информационных потоков! – последние слова Сато прокричал, борясь с порывами холодного влажного ветра.

Раздался гудок, заработал двигатель. Копылов рванулся, и одним броском запрыгнул на палубу.

– А ну-ка, друг Сато, поподробнее.

Новгород исчезал за серой стеной тумана. Желто – коричневая вода плескалась вокруг, насколько хватало глаз. Холодный ветер загнал друзей вниз, на крытую палубу.

… Наталья лежала в объятиях Сергея.

– Расскажи об Америке. Как там? – ей хотелось узнать побольше о жизни за морем.

– Да как везде.

– Ну, расскажи, расскажи!

– Да совершенно нечего рассказывать. Я ж там работал.

– Ну например, что ты видел из окна?

Сергей приподнялся на локте. Наталья снимала квартиру на Юго-Западе, из ее окна был виден лесопарк, березы, высокие пушистые ели.

– Ты будешь смеяться, но там из окна мне были видны только ноги. Причем от колен до лодыжек.

– Ты что, жил в подвале?

– Да уж, восемьсот баксов в месяц не платил. Да наши там все экономят.

– Кто такие наши?

Котеев потянулся рукой к столу, где стояла большая ваза с фруктами, и фужеры с вином. Он протянул своей возлюбленной гроздь винограда, сам отхлебнул из высокого бокала:

– Русские. Вернее, русскоязычные. Это русские, евреи, украинцы, армяне. Все мы там русские.

– И много там нас?

– В Нью-Йорке – двадцать процентов населения. Каждый пятый. Три телеканала на русском языке, пять или семь газет…

Все красивые женщины в Нью-Йорке – русские. Много раз проверял. Кругом наша речь. Вывески многие дублируют на русском.

– Ну это небось только на Брайтон Бич.

– Ты что! На пятой авеню то же самое. Наших нет только в Гарлеме, и в Китайском квартале.

Наталья спрыгнула на пол, быстро закрутилась в тонкий халат.

– Лежи, не вставай. Сегодня у нас вечер кавказской кухни. Я сделаю шашлык.

Котеев вытянулся в сторону кухни.

– Готовить мясо – мужская обязанность!

– Хочешь меня поучить? Ну что ж, попробуй!

В этот день Котеев был в ударе. Он исполнял свои мужские обязанности до самого вечера…

Сергей и Наталья наконец устали наслаждаться любовью. На город опустилась влажные сумерки, в воздухе за окном было слышно разноголосое счастливое пение птиц.

– Что ты тогда в метро читал, когда мы встретились? – Наталью очень интересовала новая информация. Она приподнялась на локте и с удовольствием рассматривала Сергея.

– Научные данные о грядущем апокалипсисе.

– Ты все смеешься, а мне так хочется о какой-нибудь сенсации написать!

– Так бери и пиши!

– Так ничего не могу найти вокруг. Как-то пока не везет.

Котеев тоже приподнялся на локте и посмотрел Наташе в глаза.

– Дорогая, ты меня удивляешь. Неужели ты, журналистка, еще не поняла, что у тебя за работа?

– Все я пониманию.

– Ну, расскажи!

– Моя обязанность – находить информацию, и предоставлять ее людям в интересной форме. Информация обязательно должна быть достоверной, содержать информационный посыл, и быть новостной, то есть содержать элемент новизны.

Котеев захохотал.

– Ну насмешила! Ты что, из породы честных дурочек?

Наталья обиделась, и бросила в Котеева подушкой:

– Задушу, негодяй!

– Не надо! Помогите! – барахтался Котеев в притворной панике.

Когда Наталья утомилась, он посмотрел из-под подушки одним глазом:

– Что касается новостей, то уже в начале нашего века все газетчики доперли, что гораздо проще наладить механизм производства новостей. Грубо говоря, каждую неделю составляется план сенсаций. Это называется информационной акцией. Информация уже не просто отражает действительность – она ее создает. Что касается достоверности, то оглянись вокруг – уже давно существуют газеты, журналы, целые направления литературы, специализирующиеся на предоставлении заведомо недостоверной информации. Все начиналось с безобидной фантастики, оккультизма.

Наталья села в постели, прижала подбородок к коленям:

– Ну ведь так было не всегда?

– Слушай, доверчивая ты моя, хочешь я тебе расскажу такое, что изменит все твои представления?

– Давай, валяй.

– Еще с первобытных времен, – начал Котеев, – люди развивали три главных технологии.

Первая – это производство. Каменные топоры, мотыги и все такое прочее. Это дело развивается и теперь, называется промышленность и сельское хозяйство.

Второе – это военное дело. Кто первый изобретет лук, меч, стремя. Потом порох, кремневый замок, самолет с вертикальным взлетом…

А главная технология – управление коллективным сознанием. Зайди в любой музей. Первые изделия из глины – не горшки, а статуэтки богов. Первые бронзовые изделия – не мечи, а бубенцы шамана. Из железа сначала делали ритуальное оружие жреца, лет через тысячу – меч, а еще лет через пятьсот – железный плуг.

– Мы газетчики. Мы журналисты. Технологии массовой информации появились гораздо позднее, – заметила Наталья.

– Да? А чем занимались античные оракулы? Тем же самым. Массовой передачей информации. Заметь, уже тогда они были нечисты на руку. В древней Спарте считалось преступлением подкупать оракула, но никто не осуждал самого оракула за прием взяток.

– Ты сошел с ума. Какие взятки? – Наталья весело рассмеялась. – Оракул говорил через пифию. Жрица нюхала наркотический дым, и вещала волю богов.

Котеев, ты в Америке с ума сошел от полового воздержания! Тебе всюду взятки мерещатся!

– Так, дорогая, ты мне не веришь! Позволь рассказать тебе историю, знакомую всем с детства!

Котеев пристально посмотрел на Наталью, ловя каждое изменение ее лица – ”Нет, конечно, это не Симила, та бы вспомнила сразу. Нет, это невероятно, я наверное схожу с ума, этого не может быть!” – Котеев смотрел своей любимой прямо в глаза:

– Персидские войны, – выдохнул он.

– Война в Заливе? Операция ”Буря в пустыне”! Конечно помню!

– Нет, нападение царя Ксеркса на Грецию. Помнишь хоть что-нибудь?

Наталья задумалась.

– Ну в школе мы это учили, в университете тоже была лекция. Но ее нам бывший преподаватель ВПШ читал. Помню, что персы напали на греков, греков было мало, персов много.

Наталья поджала под себя ноги, и закуталась в простынь на манер греческих гетер:

– Да, подвиг спартанцев. Персы напали внезапно, и только триста человек сдерживали их в Фермопильском ущелье, но предатель показал персам обходную тропу. Греки героически сопротивлялись, потом была битва при Саламине… или при Марафоне?

Сергей посмотрел на Наталью, которая прикрыла своей импровизированной одеждой только одну грудь, позволив любовнику любоваться второй. Сергей проглотил слюну и продолжил:

– О кей, я тебе расскажу.

Прежде чем напасть на Грецию, Ксеркс подчинил себе Египет и Азию. В его казне были сокровища фараонов и царя Креза, известного своим фантастическим богатством. Через пару лет он собрал войско для похода на Грецию. В его армии было более миллиона человек. Там были персы, мидийцы, кавказцы, индусы, египтяне, и даже греки. В его свите были афиняне, аристократы из Спарты, представители всех греческих городов-государств. Кстати, больше половины греческих полисов признали власть Ксеркса, еще до того, как он пересек босфорский пролив. Когда Ксеркс переправлялся в Европу, вышла задержка. Море потопило его людей, за это он высек розгами само море.

В это время в Греции сопротивляться персам собирались только Афины и Спарта. Остальные были готовы сдаться заранее.

Афиняне и спартанцы послали к оракулу. Сначала оракул ответил афинянам в том духе, что они мертвецы. Мол, все погибнут.

Афиняне не обрадовались. Собрав деньжат, они послали гонцов вторично. На этот раз оракул ответил так:

“Надежнее стен городских борта деревянные будут.”

Умные люди поняли, что им предлагают смываться. Все знали, что афиняне богаты, и смогут поселиться где-нибудь в Италии.

Спартанцы не любили денег, но отличались доблестью. Им оракул так написал:

“Если погибнет страна, в живых останется царь. Если страна уцелеет, погибнуть царю суждено.”

Сергей сел напротив Натальи, скрестив ноги.

– Заметь, как квалифицированно были составлены пророчества. Конечно, хроники не указывают, посылал ли к оракулу Ксеркс.

– Так это была игра?

– Это была она из наиболее интересных информационных войн в ранней истории человечества. Конечно, это ерунда, по сравнению с тем, что творилось в древнем Китае…

Представь себе афинян, обсуждающих это послание. Большинство богачей уже выправляли себе загранпаспорта, срочно приобретали недвижимость за границей. Но нашелся некий Фемистокл, который предложил бороться на море. Собрали народное собрание, проголосовали. Решили воевать.

Персы имели огромный транспортный флот, целую армаду, но большинство из них не умели даже плавать, не то что воевать на воде. Афины горожане были вынуждены оставить. Так исполнилось предсказание оракула.

Наталья начала понимать.

– А что спартанцы?

– Царь Леонид был благородным человеком. Он взял отряд из трехсот спартанских аристократов, отряд из сыновей жрецов, и встал в Фермопилах.

Разумеется, не о каком внезапном нападении персов и речи не шло. Когда миллионная армия приблизилась, разведчики доложили Ксерксу, что спартанцы расчесывают волосы, и выполняют гимнастические упражнения.

Царь персов был поражен. Он не верил, что перед ним не сумасшедшие. Последовал короткий обмен сообщениями, самое известное из которых “Мы будем драться в тени!”

Наталья подвинулась поближе к Сергею:

– Теперь понятно, почему Леонид пошел на смерть! А что сыновья жрецов?

– Как только пал последний спартанец, они подняли копья.

Но это уже не имело значения – информационную войну Ксеркс проиграл. Спартанцы верили, что они не будут разбиты, афиняне готовились профессионально воевать на воде.

Вот тебе и пример управления общественным сознанием. Что там наши предвыборные компании!

Наталья положила свои руки Сергею на плечи, их тела соприкоснулись.

– Как у тебя здорово получается. Ну и чему еще ты хочешь меня поучить?

Котеев медленно убрал разделяющую их тонкую ткань, обнял подругу за талию и притянул к себе…

Но вновь вернемся к двоим друзьям, плывущим по Ильмень-озеру, откуда когда-то началась история Руси. Более тысячи лет назад в этих местах появился Рюрик со своими домашними и верной дружиной. Теперь их маршрутом воспользовались и Сато с Копыловым. Когда катер подходил к южному берегу, Сато и Иван стояли на открытой передней палубе. Солнце наконец пробилось сквозь сплошную пелену серых туч, и как-то искоса освещало пространство. Из темных волн, под сумрачными серыми небесами, вставал берег. Яркие боковые лучи осветили изумрудную траву, далекую стену черного леса. Постепенно стал виден причал, разбросанные тут и там темные избы.

– Что это? – Сато показалось, что он видит мираж.

На самом берегу, на зеленой молодой траве, среди ярких куч свежей стружки, стояли десятки строящихся ладей. Они полностью повторяли знакомые Сато силуэты драккаров – боевых кораблей викингов.

Единственное отличие – гордые лебединые носы были срезаны под основание, и не было страшных драконьих морд.

– Что это? – проговорил Сато.

– Последний рыболовецкий совхоз. Сами и рыбу ловят, и лодки строят, – отвечал Иван, – без парусов, под мотор делают. С каждым годом все меньше.

– У нас, в Японии, раньше тоже такие были! Хочу такую лодку! Только пусть с нормальным носом сделают, – застонал Сато.

– А что, стоит недорого. Дешевле автомобиля. Да только куда на ней поплывешь!

Катер подошел ближе, и Сато увидел на воде еще десятки лодок. Они были темные, залитые маслом и топливом, на корме громоздились уродливые моторы. Рядом с моторками были и маленькие, гребные, но все они повторяли один и тот же древний образец. Строить лодки по другой технологии здесь, видимо, просто не умели.

Сато достал портативный фотоаппарат, и извел целую катушку пленки.

– Пойдем, пойдем, – торопил Иван. Если на автобус опоздаем, придется здесь ночевать. А в Старой Руссе у меня родственники.

До Старой Руссы друзей вез маленький автобус, битком набитый людьми. Сато несколько раз выглядывал из окна, желая убедиться, что они едут по асфальтированной дороге. Глаза говорили одно, а тело чувствовало другое. Когда автобус затормозил на центральной площади Старой Руссы, Сато понял, что Новгород – это передовой, ультрасовременный город.

Мэтью Хаггард был страшно доволен. Он сумел нанять идеального организатора – верного, дисциплинированного, и не знающего сомнений. На окраине города был организован и работал филиал Всемирного Общества.

В бывшем молитвенном зале стояли два ряда столов, торцами друг к другу. За столами сидели люди, изучающие через интернет программы: “Скайфлаинг”, “Мое место в мире Христа”, “Английский для евангелического общения”, “Евангелические технологии и бизнес”.

На каждую программу записалось более сотни человек. В зале постоянно сидели десятки людей, вперивших глаза в компьютер, и судорожно щелкающих мышью.

Тестирование теперь было платным, каждый семинар стоил немалых денег, и Мэтью с удовлетворением подсчитывал прибыль. Однако он с тревогой ждал нового визита вымогателей. Он отчетливо осознавал, что еще не сумел как следует “раскрутиться”.

Но судьба была к нему милостива. Однажды в центральный офис Хаггарда пришел высокий полный человек с аккуратной академической бородкой.

– Семен Приходько, бизнесмен из Киева, – представился посетитель.

Хаггард с удивлением разглядывал дорогую визитку. От человека исходил сильный запах свежевыпеченных денег. Посетитель ослабил шикарный итальянский галстук, повесил на спинку стула черный кожаный плащ.

– Мы в Киеве давно узнали о вашем Обществе, много лет самостоятельно занимаемся Скайфлаингом. Раньше были трудности с информацией, не хватало книг, приходилось пользоваться самиздатовской литературой. Теперь у нас многие Скайфлаингом увлекаются. Вот если бы можно было у вас получить сертификаты для наших инструкторов…

– А как давно лично Вы занимаетесь? – поинтересовался Мэтью.

– Достаточно долго, – уклончиво отвечал бородатый человек.

Он залез в огромный кожаный портфель, и извлек оттуда бутылку горькой перцовой настойки и большой кусок сала.

– Евангелие позволяет! – он поискал глазами стаканы.

Хаггард махнул рукой и указал на пластиковый сервиз.

По офису потянуло крепким запахом чеснока и черного хлеба. Хаггард поморщился – его язва начала бунтовать. Он проглотил таблетку и запил водой. Приходько мгновенно налил перцовки в опустевший стаканчик.

– За знакомство и дружбу между Украиной и Всемирным Обществом!

Мэтью зажмурился и хлебнул огненной воды. Семен мгновенно поднес кусочек хлеба с салом.

– А в чем заключается Ваш бизнес? – отдышавшись, спросил Хаггард.

Бородатый человек медленно выпил еще стаканчик перцовки, с блаженной улыбкой закусил салом.

– Посредники мы. Всем понемножку торгуем. Есть и для вас очень хорошее предложение.

… Центральная площадь Старой Руссы производила какое-то средневековое впечатление. Бросалось в глаза, что со времен викингов этот город был и остался глухой провинцией. Несколько магазинчиков, крошечные деревянные дома, какие-то глухие каменные лабазы. На площади несколько бабушек вели свой бизнес. Ящик, газета, вобла, стаканчик семечек.

Когда Сато попытался узнать, как попасть в деревню Мелехово, бабушки в голос запричитали:

– Так как же туда попадешь! Да ведь половодье! Дороги все залило. Почитай месяц без хлеба сидят!

– А что, автобус не ходит? – поинтересовался Иван.

– Сломался автобус еще зимой! Да сейчас и пешком не пройдешь! Только на корабле. Кругом ведь вода!

Сато и Копылов переглянулись.

– Давай так сделаем, – предложил Иван, – сейчас ночуем у моих родственников, а утром найдем лодку, и до твоего друга легко доберемся.

Иван все рассчитал правильно. Сестра его матери работала экскурсоводом в местном музее Достоевского, она радостно приняла и племянника, и его друга. Родственники Копылова оказались людьми простыми и общительными. Гостям нашли место в доме, накормили, приготовили чай. За чаем они засиделись до глубокой ночи. Кроме всего прочего, Сато с удивлением узнал, что всемирно известный роман “Братья Карамазовы” был написан именно здесь, в Старой Руссе.

Утром Сато увидел в квартире два больших брезентовых мешка с очень широкими лямками.

– Это что? – спросил он Ивана.

– Это лодка, – ответил Копылов, – байдарка трехместная, почти новая. У тебя на благотворительность деньги есть?

– А в чем дело? – осведомился Сато.

– Хлеба закинуть индейцам. Они там без магазина живут, им автолавка уже почти месяц ничего не привозила.

– Давай купим, – Ёшинака протянул деньги.

– Еще один рюкзак, – прикинул Иван.

Слегка подкрепившись, Иван с Ёшинакой потащили снаряжение в сторону деревни Мелехово. Иван тащил на себе половину байдарки, маленький десантный рюкзак с привязанным к нему спальником, и мешок с хлебом “для индейцев”. Ешинака пристроил байдарку на спину, а свой станок утвердил спереди. Идти было нелегко.

День обещал быть теплым и солнечным. Ветра почти не было, солнце ощутимо пригревало, лаская лица.

Едва друзья вышли за черту города, как их нагнал старенький трактор с прицепом. За рулем сидел совсем молодой паренек. Несмотря на раннее время, он был уже наполовину пьян.

– Вы куда?

– В Мелехово.

Тракторист уважительно закивал головой:

– Подбросить?

– Да уж не мешало бы!

Иван и Ёшинака взобрались в тележку, сели на свои огромные мешки. Трактор дернулся, и пошел по старой проселочной дороге. Тележка прыгала и ерзала на поворотах, друзья бились о ржавые железные борта.

По краям дороги тянулись сплошные болота, за ними маячил призрачный лес. Старая Русса быстро исчезла из виду, и путешественники оказались в совсем диких местах. Окрестные речки широко разлились, и трактор шел по дороге, наполовину залитой водой. Сато таращился во все глаза, но так и не смог понять, “чем же здесь люди кормятся”. Местность казалась совершенно непригодной для землепользования.

Через два часа езды трактор остановился около указателя с надписью “Мелехово”. Указатель стоял в воде. От проселка ответвлялась еще одна дорога. Несколько метров ее следы были видны под водой в виде светлой песчаной полосы, а дальше путь исчезал среди болот, кустов, и торчащих тут и там мертвых черных стволов.

– Дальше сами! – закричал молодой поддатый тракторист, и путешественники прыгнули с тракторной тележки прямо в воду.

Тракторист газанул и трактор исчез в клубах сизого дыма. Мутная вода сомкнулась над его колеей.

– Бросай! – Копылов скинул свой мешок. Сато осторожно последовал его примеру.

– Давай так, – предложил Иван, – ты стой с рюкзаками, а я быстро байдарку соберу.

Сато согласился. Иван передал ему свой рюкзак, забитый хлебом мешок для аборигенов, и стал собирать каркас байдарки. Он ловко соединял старые, частично пришедшие в негодность детали.

– Я на ней раньше ходил, – пояснил он.

Сато почувствовал, что под двойным весом рюкзаков он начинает погружаться в вязкое дно. Джинсы уже промокли до колен. Он переступил ногами несколько раз, стараясь выбраться на песок.

По краю залитой водой дороги было настоящее болото. Периодически из-под воды вырывались пузыри газа с неприятным запахом. Сато изумленно крутил головой. Он еще никогда не видел больших болот.

– У нас в Японии такое тоже есть! В заповеднике. Долго добираться, очень дорого стоит. У нас все есть. И горы, и реки, и лес, и долины. Коралловые острова есть, медведи и обезьяны есть, однако таких болот мало, почти нет!

– Вот горе-то, – Иван уже расстилал на воде резиновый корпус лодки, запихивал в него передний и задний элементы каркаса. Укрепив внутри лодки каркас, он перевернул ее, и слил попавшую внутрь воду.

– Готово, бросай!

Сато подошел и положил в середину рюкзаки. Ноги замерзли так, что он совсем их не чувствовал. Иван первый разулся, и босиком осторожно залез в лодку. Он прополоскал носки, повесил их сушиться по бортам. Ботинки он связал и перекинул на корму. Сато сел впереди и последовал его примеру.

Трехместная посудина имела руль. Иван вставил ноги в ременные петли, собрал два дюралевых весла, и началось.

Сначала плавание не доставляло никаких хлопот. Лодка легко скользила над затопленной дорогой, петляющей среди кустов и болотного тростника. Потом дорога должна была пересечь речку. Мост был затоплен, вода неслась над ним быстрым потоком.

– Давай, быстро, – скомандовал Иван.

Они разогнались что было сил, но река снесла их вниз, едва не перевернув. К своему неудовольствию, путешественники обнаружили, что проскочили вниз по реке лишних два километра, прежде чем лодка поплыла над противоположным берегом. Быстрое течение осталось позади, и они попали в заколдованный лес.

Сато еще не разу не видел такого чудного леса. Деревья умерли десятки лет назад, но по-прежнему стояли вертикально, зимой и летом залитые водой.

– Это все Сталин! – пояснил Копылов, – Нарыл кругом каналов, уровень воды и поднялся. Лес погиб, все затопило. Тут в самую жару кругом одна вода.

Они медленно плыли среди мертвых черных стволов, боясь распороть днище о коряги. Длинные голые ветки периодически дотягивались до них, хватали за волосы, одежду. Солнышко скрылось за облаком, стало холодно.

– Страшное место, – Ёшинака перекрестился.

– Даже птицы не поют, – согласился Иван.

– Далеко до деревни?

– А кто ее знает. Надо через этот лес проплыть, там видно будет, – отвечал Копылов.

Меж тем уровень воды стал падать, лодка плыла уже не по сплошной водной глади, а по причудливой системе каналов, между вылезающими из воды земляными валами. Они проплыли еще около ста метров, и уперлись в остров.

Большой земляной холм возвышался над поверхностью воды. На острове стояли живые, настоящие деревья. Ветер шумел в зеленых кронах, земля была вся засыпана толстым ковром рыжих сухих иголок. В воздухе стоял густой сосновый аромат. Сато очень любил сосны. Но эти были более, чем странными.

– Что это? – Сато в суеверном ужасе смотрел на голые стволы.

Нижних ветвей, и половины коры у многих деревьев не было. Их прямые стволы были изуродованы рядами косых насечек. Для чего бы они не предназначались, кто-то основательно потрудился. Нечто похожее Сато видел в фильмах про индейцев, когда показывали тотемные столбы. Насечки были сделаны до высоты двух ростов человека, они шли “елочкой”, правильные и одинаковые. Пахло смолой, древностью, какими-то забытыми обрядами.

– А, – сказал Копылов, – в Японии такого уже не увидишь! Живицу собирают!

– Смолу? – Сато прикоснулся к липкой пахучей массе.

– Ее. У нас химия не так развита. Зато все натуральное.

Иван с удовольствием шел босиком по нагретой солнцем хвое.

– Дыши! Здесь воздух целебный. Через неделю комар проснется, здесь делать будет нечего.

Они затащили байдарку на берег, разбросали на солнышке мокрые вещи. Иван лег ничком, вытянулся, раскинув руки в стороны, втянул через нос целебный аромат.

Сато с удовольствием проделал серию дыхательных упражнений, растянул суставы, посидел в “кибадачи”.

Иван тоже встал, размялся, похрустел суставами.

– Всю задницу в лодке отсидел. Слушай друг, так что ты тогда говорил про третью мировую войну?

Мэтью Хаггард схватил бутербродик с салом, и быстро проглотил его.

– По второй! – Приходько ловко налил стаканчик.

Мэтью знаками попросил еще хлеба.

– Дышите, господин Хаггард, дышите! – ласково приговаривал Семен. – Это у Вас с непривычки. От хорошей перцовки так и должно быть. Кушайте еще сало!

Мэтью проглотил и второй кусок, попытался моргнуть. От ужасающей перцовки дыхание остановилось, глаза лезли на лоб, от рта до желудка пролегла огненная дорога. Американец отправил по этой дороге еще один кусок сала, и только после этого сумел сделать вдох. Слезы брызнули из глаз.

– Это нельзя! Это террибл дринк!

– Какой же это дринк, господин Хаггард! Это же наша перцовка! А цэ – сало! Очень хорошее, совсем свежее. Деревенского копчения. В Москве, я вам скажу, такого сала нет.

Приходько ловко отрезал себе добрый кусок, и принялся жевать.

– Вы что-то говорили о бизнесе, – напомнил ему Хаггард.

– Ваше здоровье! – Семен опрокинул второй стакан. – Есть очень хорошее дело. Завод, директором которого я являюсь, делает тракторы. Вы купите тракторы для своих американских ферм, а потом снова продадите их Украине.

Хаггард наморщил лоб:

– Не понимаю, зачем возить тракторы через океан.

Приходько отрезал еще хлеба и сала.

– Возить тракторы никуда не надо. Достаточно оформить документы и декларации. Что такое трактор, проданный Украиной? Так, ерунда. А что такое трактор, купленный в США? Это очень дорогая машина. Вы получите колоссальную прибыль, уверяю Вас!

– Но где украинцы возьмут деньги, чтобы купить такой дорогой трактор? – недоумевал американец.

Приходько откашлялся, смахнул рукой крошки с бороды, и значительно поднял вверх указательный палец.

– А как же кредиты? Я, между прочим, депутат!

Хаггард не успел остановить свою руку. Она схватила стакан и отправила его в рот. Сработал рефлекс.

– Кушайте, господин Хаггард, кушайте еще, – Семен заметил, что американец вновь выпучил глаза.

– Аааа! Спасибо! Вэри хард дринк! А какова моя роль?

Приходько ждал этого вопроса.

– Вы получаете деньги, и снимаете их с банкомата!

– И все?

– И все.

– Да?

– Конечно, три четверти вы отстегнете нам, – тактично объяснил депутат.

Мэтью нахмурился. Дело пахло криминалом.

– Вы знаете, мы тут как бы Евангелическое общество, – неуверенно начал он, – ну и как-то … В общем, трактора – это не наша специальность!

– Вы изумительный человек, дорогой господин Хаггард! – расчувствовался Приходько, – Такая честность, такое бескорыстие! Теперь таких людей мало встретишь! Поймите, никаких тракторов не будет. Все трактора существуют только на бумаге. Завод все равно третий год стоит. Так что волноваться вам не надо. Берите себе треть – и по рукам!

Мэтью вновь не удержался, и опрокинул в себя третий стакан.

– Идет!

– Ну и ладушки! – обрадовался Приходько.

Что было дальше, Мэтью почти не помнил. Счастливый Приходько повез его сначала в “Космос”. Там они довольно мило выпили, посмотрели стриптиз, и даже искупались в бассейне. Потом он почему-то оказался в казино “Золотая рулетка”. Он помнил, как выкладывал кучи банкнот, ставя на цифру “семь”. Потом его тошнило на артистов кордебалета, он бил кого-то по голове, потом били его, а Приходько его спасал.

Потом они пили с теми, кто его бил, а пьяный Приходько лез на сцену и танцевал с кордебалетом. Потом была сауна, и Приходько звонил в Киев по мобильному телефону, заявляя, что требует немедленно порвать все дипломатические отношения с Россией, а заодно и с Берегом Слоновой Кости.

Потом Мэтью познакомился с Екатериной. Екатерина была хорошая, а Приходько пытался его подкупить. В разгар веселья Хаггард увидел Дэниэла, беседующего о чем-то с черным драконом. Дракон был огромный. Он слопал Дэниэла, как гамбургер, и зло посмотрел на Хаггарда.

Хаггард плевал дракону прямо в чешуйчатую морду и кричал:

– Ты сам покойник, ты сам неудачник, ты сам жалкая ничтожная фигура, ты, черное дерьмо!

Дракон хотел убить Хаггарда, но не смог. Екатерина ударила его бутылкой прямо по голове.

Мэтью начал выключаться. Окружающее проникало в его мозг отдельными вспышками. Между вспышками следовали все более длительные периоды абсолютной черноты. Он собрал последние силы, и позвал Екатерину. Эта смелая женщина спасла его и вытащила из черного мира, где на черный берег накатываются беззвучные волны черного океана, и маленькое красное солнце скрывается за черным горизонтом, бросая последний луч на черные пики скалистых гор. Эти горы были последнее, что запечатлелось в его меркнущем сознании.

… Вы, русские, какие-то странные, – рассуждал Сато, шагая с Копыловым вглубь острова.

– Ну с чего вы взяли, что если кто-то вам улыбается, то это ваши друзья?

Вы живете иллюзиями. У вас напрочь отсутствует чувство реальности. Вы, как дети, повелись на дешевую американскую поп-культуру, не задумываясь переняли чуждый вам стиль жизни. Такое впечатление, что у вас своего мнения вообще нет. Вы в первую очередь думаете, что другие скажут.

Ну и что вы получили от американцев? Долговую петлю и дирол без сахара.

Копылов перебил:

– В чем-то ты прав, а с кем нам еще дружить? Вы с нами вообще не желаете разговаривать.

– Так мы вас и не обманываем. Да, у нас интересы разные. Но мы и не скрываем этого. Ложный друг опасней явного врага. С врагом можно помириться, но ложный друг… У нас в Японии раньше такой трюк часто применяли. Но в итоге одна из сторон должна была умереть.

– Так с Америкой вы…

– Я этого не говорил, – с непроницаемым видом остановил Сато, – … но ты сам догадался, – улыбнулся он.

– Значит мы все-таки друзья? – с надеждой спросил Иван.

– Можем ими быть. Потенциально, – поправил его Ёшинака.

Они прошли около ста шагов, и оказались в центре острова, на самой вершине холма. Здесь была круглая поляна, окруженная высокими соснами, настоящими деревьями-богатырями.

– Ничего не осталось, – сообщил Сато, внимательно исследовавший местность.

– Чего не осталось? – заинтересовался Иван.

– Раньше тут жили люди, слушающие местных ками.

– Ками?

– Да, так мы называем духов. Дух реки, дух леса, дух каждого дерева, этого холма. У всего есть свой собственный дух.

– Слыхал про это, но с чего ты взял?

Cато сложил куртку, бросил ее на толстый колючий ковер, сел, прислонившись спиной к старой сосне:

– Ну, чтобы ты мне поверил, это была моя дипломная работа в Токийском университете. Слыхал что-нибудь об этнографии?

Копылов опустился на рыжий хвойный ковер, сел на пятки. Колени хрустнули, он уперся в них руками, покрутил шеей и спиной:

– Конечно, слыхал, – Иван выпрямил спину, глубоко вдохнул родной аромат.

Сато запрокинул голову, взглянул на небо, редкие прозрачные облака, ветер, запутавшийся в ветвях деревьев-великанов:

– Так вот, в глубокой древности, все народы от Ирландии до Филиппин, жили практически одинаково.

Возделывали землю, воевали, молились духам природы. В каждом племени был соответственно староста, военный вождь, и шаман. Старосты были главными, когда людей было мало. Вожди были главными, когда людей было слишком много. Староста должен был быть очень старым и опытным. Вождь должен был быть молодым и смелым.

Шаман был нужен тогда, когда все менялось. Когда природа меняла условия жизни человека, опыт старости терял свою ценность, смелость молодости не давала правильного пути. Ледники, наводнения, болезни, изменения климата, переселения на новые места… Здесь и был нужен шаман. Он должен был первым догадаться, получить информацию, предвидеть последствия.

Шаман ведал будущим, как старейшина прошлым, а воин – настоящим.

Сато показал на поляну.

– Взгляни вокруг. Этот холм – самое высокое место на десятки километров. Здесь много ками. Шаманы всегда жили здесь.

– Это догадка?

Сато рассмеялся.

– Я сам шаман! Шучу, шучу.

Посмотри, вот периметр высоких растений, а в центре – твердая земля. Здесь раньше был дом. Там, на южном склоне, был разбит огород, вокруг всего этого – забор. В самом центре стоял столб, потом крест, потом православный скит. Потом все сожгли, и здесь еще ничего не растет.

Эта схема всегда была одинаковой. И друиды кельтов, и ваши волхвы, и сибирские шаманы, наши жрецы Синто – все делали так.

– Почему?

– Чтобы знать будущее, шаман должен много общаться с ками. Он должен подолгу жить совершенно один. Ему нужен был центр, где он концентрировал свое сознание. Он ставил столб с изображением ками. Ему нужен был огород, чтобы запасать на зиму припасы. Огород на юге, где больше солнца. Значит дом – на севере. Все обносится забором от диких зверей. Эту схему переняли православные отшельники и особенно староверы. Они ее унаследовали.

– Ты ведь тоже православный? – спросил Иван.

– Да, от родителей. Но у нас можно верить и в ками, и в Христа.

Иван подошел к северной части поляны, ковырнул землю босой ногой.

– Сато!

– Что случилось?

– Смотри!

Под хвоей из земли торчали обуглившиеся остатки бревен.

– Да, раньше даже из дерева строили на века, – прошептал Иван.

Сато опустился на колени, и отломил от бревна обуглившуюся щепочку. Он расстегнул сумку-набрюшник, вытащил из нее две конфеты. Одну съел сам, другую дал Ивану. Завернул щепочку в фольгу, и спрятал в сумке. Третью конфету Сато разломил на несколько частей и раскидал окрест.

Копылов перекрестился.

– До темноты деревню вряд ли найдем. Заночуем здесь, – предложил Сато.

Наталья Симонова отчаянно боролась с желанием бросить к чертовой матери работу на телевидении. Уже после месяца работы в тележурналистике сладкие грезы стали таять как дым. К своему ужасу, Наталья стала понимать, что никто из ее собратьев по ремеслу не был достаточно обеспеченным человеком. Для творческих работников в телекомпании были созданы совершенно особые условия. Попавший в систему уже через неделю забывал, зачем он здесь оказался, и была ли в его жизни какая-то цель.

Большинство журналистов, крутившихся на работе, как белка в колесе, постепенно теряли представление о реальной жизни. Три опоздания к началу рабочего дня приравнивались к увольнению, и все они были вынуждены постоянно обрисовываться перед парадным подъездом к семи утра – именно в это время мобильные группы разъезжались на съемки. Работа над материалом тянулась до глубокой ночи, и на сон порой оставалось не больше трех часов в сутки. Такой ритм неизбежно вызывал глубокие изменения в оценке реальности. Люди или превращались в жестко запрограммированные автоматы, или покидали ряды сотрудников, давая место молодым. Текучесть кадров была огромная. Мало кто мог протянуть в таком ритме больше двух лет. Разумеется, начальство относилось к своим работникам, как разменному материалу, и не спешило делать из них миллионеров.

Конечно, в телекомпании было несколько очень богатых людей, перед ними полагалось дрожать и вытягиваться в струнку, но Наталье было страшно даже подумать, что нужно сделать, чтобы войти в их число…

С мыслями снять красивый интересный сюжет пришлось расстаться сразу, еще во время работы стажером. Наталья подружилась с несколькими журналистками, которые постепенно открывали ей реальный механизм их работы.

– Запомни, нас интересует только то, что интересно обывателю, среднестатистическому человеку, короче – быдлу! – объясняла ей Рита, работающая уже целый год, – ветеран! – вводя ее в тонкости профессии.

Они с Ритой стояли перед дверью монтажной комнаты. Перед ними было еще около пяти человек, и каждому нужно было срочно смонтировать сюжет. Рите оставалось всего около трех часов до выхода в эфир, но она совершенно не беспокоилась. Это не было беспечностью, или выдержкой. Она знала, что успеет. Просто она умела управлять течением событий, выстраивая бисер случайных совпадений в нужный узор, нанизанный на нить необходимости. Она достигла этого не медитацией, не психотехникой, не мистикой, и не наукой. Недосыпание на грани жизни и смерти, кофе и сигареты научили ее управлять реальностью.

Рита уже много месяцев находилась в этом странном состоянии, этом параллельном мире, пятом измерении. Она могла бы объяснить Наталье, что именно такое состояние является главным в их работе, но находила особенное удовольствие в сугубо научном анализе:

– Нужно то, что повышает наш рейтинг. Тематика должна быть смотрибельной. Если это интересует эстетов или умников, значит сюжет плохой. Большинство телезрителей – мудаки и алкоголики, они перестают это смотреть. Количество зрителей падает, рекламное время обесценивается, а это недопустимо!

– Значить мы снимаем специально для мудаков и алкоголиков? – уточнила Наташа.

– Точно так. И не вздумай умничать – материал не пропустят. С идеалами необходимо расстаться побыстрей. Мы пока еще живем в рыночном государстве.

– А если мы снимаем для мудаков и алкоголиков, разве мы не способствуем тому, что их становится все больше и больше? – спросила Наталья.

Рита картинно стряхнула длинными пальцами пепел с сигареты:

– Если хочешь у нас работать, такие вопросы вообще никому никогда не задавай. Запомни, тебе платят за показанный в эфире сюжет. Если сюжет не прошел, ты остаешься без денег. Раз, два, пролетишь, потом сама поймешь, что снимать можно, а чего – нельзя.

Рита закурила от окурка новую сигарету, и краем глаза заметила некое шевеление в конце коридора. Она быстро развернулась на каблуках:

– Встретимся в баре, через час! – бросила она через плечо, и устремилась вслед за промелькнувшим в противоположном конце коридора менеджером.

Наталья сидела в баре телекомпании и ковыряла вилкой в постном салатике. Она выбрала салат не потому, что была вегетарианкой, и не потому, что боролась с излишним весом. Наоборот, с куда большей охотой она заказала бы сейчас пару стаканов сметаны с булочкой, но денег катастрофически не хватало. Перспективы получения очередной зарплаты были весьма туманными, и Наталье приходилось экономить. Впрочем, здесь это было почти невозможно. Ужинать в родном баре считалось престижным, и большинство молодых репортеров постоянно тусовалось здесь, теряя за один вечер почти весь дневной заработок. Впрочем, самые отвязные тратили в этом баре даже больше, чем зарабатывали. Для таких завсегдатаев официанты вели толстую тетрадь с записями долгов.

Справедливости ради стоит сказать, что молоденькие официантки ко всем без исключения журналистам относились очень доброжелательно, никогда не удивлялись, если посетитель часами писал что-то за столиком, обходясь одной маленькой чашечкой кофе. Или просто сидел, тупо глядя на пляшущий огонек маленького светильника. Светильники с живым огнем стояли за каждым столиком, и их мерцание было единственным, что освещало зал.

Настроение у Натальи было препоганым. Она сидела в баре уже четвертый час, ожидая своей очереди на монтаж и озвучивание сюжета. В компании было всего два аппарата для этой цели, количество желающих намного превышало технические возможности, а самые наглые и блатные шли без очереди. Заслуженные деятели, пользующиеся расположением начальства, подолгу и со вкусом монтировали свои далеко не бессмертные творения, совершенно забывая о нуждах своих младших братьев по профессии. Похоже, что успех требовал от них начисто изжить способность к состраданию.

Как назло, Наталье достался сложный, и очень сомнительный сюжет. Смонтировать из отснятого материала (полтора часа чистого времени), яркий и понятный для широкой публики двухминутный ролик было непросто. История сюжета была такова:

… Отсидев несколько лет за кражу, совершенную еще в раннем юношеском возрасте, некий молодой человек решил податься в Москву из красивого волжского города Саратова. Звали его Вова, и ничего он в своей жизни еще не умел. Он не был создан для тонкой и искусной работы карманника, не обладал он слесарными навыками, необходимыми для вскрытия замков, и не мог обезвредить даже самую простую автосигнализацию. Зато природа не обделила его ростом и дала крепкую черепную коробку, способную при необходимости выдержать прямой удар ломом. В Москве вакансий по его специализации было немного, и требовались хорошая характеристика и рекомендации. Наконец, он нашел контакты с одной авторитетной бригадой, куда не брали неизвестных людей со стороны. Слава богу, несмотря на молодость, репутация у Вовы была неплохая, и авторитеты, ”скрипя сердцем”, согласились принять его на испытательный срок. Но они поставили четкое условие: в течении трех месяцев Вова должен был самостоятельно прописаться в Москве.

Процедура прописки способна довести до безумия даже самого выдержанного и спокойного человека. Недаром говорят, что одно время сотрудники секретной службы в качестве экзамена на профпригодность должны были за месяц трижды поменять место жительства с обязательной перерегистрацией. Отсев был очень велик, и эту практику пришлось прекратить. Поэтому Вова решил пойти самым простым и быстрым путем, которым идет большинство вменяемых людей, решивших легализоваться в Москве. Вова задумал жениться на одинокой москвичке.

Сказано – сделано, и очень быстро Вова оказался женатым на молодой девушке без излишних комплексов. То, что у его возлюбленной была на руках маленькая дочка, поначалу его совершенно не смущало. Прозрение пришло позже, когда ему отказали в прописке на том основании, что существует закон, по которому нельзя прописать постороннего мужчину на площадь, где живет несовершеннолетняя девочка. Узнав о существовании этого закона, Вова едва не спалил до основания паспортный стол вместе с загсом и отделением милиции. Но идти на попятную было уже поздно. Трехмесячный испытательный срок истекал, и тратить время на развод и повторный фиктивный брак уже не имело смысла. Его возлюбленная тоже была ошарашена. Деньги, обещанные ей в случае успеха, поднялись на крыло, и сделав над Москвой круг, готовились улететь обратно в Саратов. Наконец, влюбленных осенила счастливая мысль. Они решили вступить в борьбу с несправедливой системой, и своим союзником выбрали телевидение. Разговорным русским Вова владел не в совершенстве, и поэтому в телекомпанию позвонила его жена.

Трубку подняла Наталья, и это оказалось ее кармой.

– Полные идиоты! – поняла она, и кратко пересказала суть разговора пробегавшей мимо Рите.

– Бред. Как раз то, что надо! – подбодрила ее наставница, – начинай съемки как можно скорее!

Наталья быстро договорилась с молодой семьей и буквально на следующий день была у них дома вместе со съемочной бригадой.

Вова сидел перед камерой, старательно морщил бритый затылок, и поигрывал бицепсами. Его жена, держа девочку на коленях, плакала, жаловалась на властей, и тыкала в камеру пачкой документов. Ее бессвязная речь лилась сплошным потоком, в котором Наталья с трудом фильтровала мысли про безденежье и голодное детство. Вова сидел, и гипнотизировал глазами камеру.

Когда кассета кончилась, Наталья помчалась обратно в компанию, и принялась монтировать черновой вариант сюжета.

Шеф сразу ошарашил ее, заявив, что сюжет нужно переснимать:

– Почему они далеко друг от друга сидят? Они за полчаса не разу друг на друга не посмотрели, твои влюбленные! У бугая вообще на лице две отсидки написаны! Ты что, правил не знаешь? Либо давай криминальную драму, либо ищи позитив!

И вообще, это у тебя не заказной сюжет? Гляди, если взяла с них деньги, вылетишь как миленькая!

Наталья денег не брала, прекрасно зная, что с такими, как Вова, лучше не связываться. Перспективы снять нормальный сюжет стремительно исчезали. Хвала небесам, на помощь пришла Рита.

Второй наезд на квартиру разительно отличался от первого. Выбрав наиболее удачное место для камеры, Рита распорядилась вынести хрусталь из серванта, и снять со стены ковер.

– Молчать, слушать, делать как я скажу! – прикрикнула она на парочку.

– Нормально, в фокусе! – раздалась в гробовой тишине реплика оператора.

Первым делом Рита тщательно отсняла все разложенные на столе документы. Закончив с формальностями, она перенесла внимание на людей.

– Сесть ближе, передай ему ребенка, смотреть сюда!

А теперь, – Рита говорила четким языком профессионального гипнотизера, – ты скажешь в камеру:

”Наша любовь преодолеет все преграды”, и вы посмотрите друг на друга!

– Наша любовь преодолеет все преграды! – произнесла молодая женщина, и посмотрела на Вову. Ребенок пронзительно орал.

– Готово, снято! Есть информация, есть позитив! Поехали монтировать! – Рита не любила задерживаться на точке, когда дело было сделано. Оператор с помощником мгновенно собрались, хлопнула дверь, а двое так и остались сидеть, переваривая смысл только что сказанной фразы…

Наталья закончила с салатом, и размышляла, заказать ли ей рюмочку коньяку, или все-таки сметану. Часы показывали второй час ночи, она была на ногах с шести утра, вообще, не высыпалась уже в течении месяца. Страшно хотелось есть. Ах, какие шашлыки готовит ей ее любимый Котеев! Она оглядела зал. В мерцании светильников она разглядела движущегося между столиками странного человека. Человек был одет в длинный восточный халат, и аккуратно прижимал к себе струнный инструмент, похожий на домбру, или круглую балалайку.

– Добрый вечер! – поприветствовал ее странный незнакомец, – можно с вами сесть?

– Садитесь. Вы на ночной канал пришли? Что это у вас? – профессионально поинтересовалась Наталья.

– Да, на ночной разговор, – незнакомец положил свою домбру на свободный стул, ослабил широкий кушак, снял и повесил на спинку стула большую треугольную шапку, – я вообще люблю разговаривать по ночам.

– Кто вы, если не секрет?

Незнакомец улыбнулся.

– Конечно, не секрет. Я акын. Пою старые песни, рассказываю предания, что от отца запомнил, от стариков услышал…

Наталья совершенно не удивилась. На ночной разговор часто приходили и более экзотические посетители, не чета акыну.

– И как вам Москва? Наверное трудно в большом городе после родных степей?

Акын улыбнулся:

– Москва сильно изменилась. Я здесь давно не был, с тех пор, как институт культуры закончил. Я сам с Алтая. У нас не степи, а горы. Но и в степях я тоже бывал. В этнографических экспедициях все семидесятые годы провел. Теперь все больше езжу на гастроли, часто бываю за границей. Америка, Япония, Индия…

Наталья приоткрыла рот. ”Наверное, глупость молоденькой журналистки у таких людей даже не вызывает удивления” – подумала она, а вслух сказала:

– А вы поете или рассказываете?

– И пою, и рассказываю. Хотите, могу специально для вас экспромтом спеть!

– Конечно, – быстро согласилась Наталья, – прошу вас!

Старик слегка отодвинулся от стола, взял в руки свой инструмент, несколько раз щипнул струны. Окружающие стали оглядываться, поворачивать стулья, располагаясь вокруг экзотического человека…

Когда колебания струн замерли в уголках зала, скудно освещенного мерцающими огоньками светильников, старик громко заговорил на чистом, без акцента, русском языке, иногда несколько изменяя привычные интонации слов, иногда переходя на горловое пение, а когда не находил нужных для ритма слов, заполнял пустоту вибрациями своего инструмента. Люди подвинулись ближе, даже легкомысленные официантки забыли о своих прямых обязанностях, а барменша вылезла из-за стойки, освещенной ярким светом электрических фонарей, и двинулась в мерцающую тьму, окружавшую сказителя. Тот пел, и рассказывал о том, как появилась на земле его профессия, и откуда пошли первые акыны, сказители, певцы… Он говорил о тех временах, когда люди еще не знали письменности, не имели театров и телевидения, о временах, когда силы природы намного превышали слабые возможности человека. И он пел вот о чем:

”Это было давно, давно, давно. Жизнь тогда была совсем другой, жизнь была вещью очень хрупкой, случайной, вероятностной. Жизнь могла прерваться из-за болезней, против которых не было никакого спасения, от ярости хищников и диких зверей, от рук враждебных племен, катастроф, потопов, землетрясений.

Но самым страшным врагом был голод. Каждую осень люди собирали скудный урожай и забирались в свои убогие дома, чтобы переждать длинную и голодную зиму. Они чувствовали себя, как моряки, отправляющиеся в смертельно опасное плавание, но их плавание было не в пространстве, а во времени. И чем короче становился день, тем тяжелее и сумрачнее было у них на душе, ибо приближалась зима. И люди зажигали огонь, и грелись у огня, но что могло отогреть их сердца, скованные страхом!

И тогда приходил рассказчик. Войдя, он садился в самом центре дома, лицом к огню, и начинал свой длинный зимний разговор, свою бесконечную ночную песнь, помогая людям в их плавании через долгую зимнюю ночь. Монотонным голосом, подобно течению неспешной реки, подобно журчанию ручья, сказитель начинал свой рассказ. Люди собирались вокруг певца, плотнее запахивались в свои шкуры, прижимались к соседям. Певец боролся с забвением, боролся с ужасом длинной, бесконечной зимней ночи, отнимал у смерти души героев, вновь и вновь рассказывая об их словах и подвигах. Долгими зимними вечерами люди смотрели в пляшущие языки огня, они смотрели в огонь, а сказитель все пел и пел. И не было конца этой длинной зиме, и не было конца этой пляске огня, и не было конца песням сказителя. Длинная ночь, огонь, и песня, и вторящие ей вибрации струн…

И в пламени костра люди видели лица героев, они видели своих предков, они видели милость и гнев богов. Они смотрели в огонь, и сказитель брал их души, и уводил туда, где боги пьют на небесах напиток бессмертия, где в стране вечной охоты бродят их предки, и где вечно пируют герои, павшие в битвах.

И правдой было каждое слово сказителя. Он знал каждую песнь наизусть, он слышал и пел эти песни тысячи раз, и не мог выбросить или добавить от себя лишнее слово. Так рассказы о делах минувшего передавались без изменений от одного поколения к другому, через жизни, через годы, века и тысячелетия. И только когда язык людей менялся так, что сидящие у костра уже не понимали слов рассказчика, певец сочинял новую песню о делах минувшего, на другом языке и с другими словами, и деяния предков превращались в подвиги героев, а деяния героев превращались в дела богов – ”все мельчает, и простой человек уже не сможет взять в руки Святогоров меч, тяжела для нынешних чакра Индры, в горы превратились тела павших героев, боровшихся со злобными великанами…”

Менялись языки, менялись люди, народы вырастали, уходили на край земли, смешивались с другими народами. Менялись обычаи и привычки, менялись условия труда, тотемы заменялись богами – владыками стихий, покровителями новых земель, искусств и ремесел. Старые песни забывались и забывались, и только мудрецы-риши учили умерший язык и передавали своим ученикам тексты изначальных сказаний.

Менялись боги, и создавались новые гимны, и новые тексты, но правда о далеких временах лежала в памяти людей: на сотни лет – дословно, на тысячу – приблизительно, и только события, уходящие во тьму тысячелетий, когда и сам язык был другой, таяли, исчезали, превращались в темные, непонятные и страшные сказания…

Но люди ленивы, и они придумали знаки, и они придумали письменность, чтобы не утруждать себя нудным заучиванием. Они доверили слова огромным каменным плитам, но плиты раскалывались, они доверили их высоким колоннам, но колонны падали, они доверили их бронзовым треножникам, но треножники терялись. И тогда они придумали книги, сначала свитки папируса или столбцы бамбуковых дощечек, потом лоскуты шелка, а затем уже и свитки из листков бумаги. С появлением свитков каждый человек мог в любое время обратиться к бесценному опыту предков, прочесть то, что другие учили годами и годами. В книгах тоже была своя магия, но магия другого порядка, гораздо слабее магии темной бесконечной ночи, и треска огня, голоса рассказчика, и его лица, освещенного неровными бликами пламени…

Удивительно, но традиция сказителей не умерла, не исчезла, хотя и была оттеснена книгой на задний план, вытеснена в нижние слои общества, оставлена бедным, трудовым, не любящим перемены, довольным стариной и неспешным течением времени – ” раньше жизнь была лучше, земли хватало всем, когда Ороз-хан впервые пришел в Семиречье, зверь бросался в юрты, а травы было столько, что тысячный табун за неделю едва уходил на два полета стрелы от прежнего места”. Так и старые боги заменялись новыми и изгонялись из дворцов, но по-прежнему жили в убогих хижинах и землянках, среди простых людей, которые не читали книг, а любили, собравшись вместе, послушать сказителя.

Но время брало свое, и книги начинали занимать все больше и больше места в сознании людей. Книги писались в высоких дворцах, им доверяли больше, чем примитивным рассказам, бытующим в среде отсталых, темных и непросвещенных бедняков. И книги несли в себе волю царей, ум мудрецов, силу воинов, богатство купцов. Книги возвысились, в них была записана и воля богов, они стали священны, полезны, важны, ценны, дороги.

Книги были доступны богатым, мудрым и знатным, и тут люди допустили ошибку, которую осознали слишком поздно, и которую уже никогда нельзя было исправить. Они решили, сначала добросовестно заблуждаясь, а потом это заблуждение было узаконено авторитетом царского меча, – что книги – это и есть истина.

Ошибка стала очевидной слишком поздно, но и то лишь для тех немногих, кто смог прочесть огромное количество книг, провести свои собственные наблюдения, сопоставить свой опыт с книжными знаниями. Но и эти немногие мудрецы не спешили громко заявлять об этом своем открытии, так как их головы очень ладно сидели на их шеях, а сильные мира сего больше доверяли своим палачам, чем мудрецам.

Прогресс не стоял на месте, и слабые, голые по пояс ремесленники, работающие в условиях постоянной влажности, с худыми, покрытыми мелкими каплями пота спинами, делали все больше и больше бумаги. На бумагу шли сотни тонн рисовой соломы, тысячи метров полотна, забракованные волокна шелка, невесть сколько старого тряпья и бумаги, уже использованной напрасно. Новые листы высыхали, складывались один на другой, резались, упаковывались в пачки и расходились – сначала по дворцам, потом по кельям монахов, лавкам купцов, кабинетам ученых, спальням аристократов.

Знатные и утонченные, они находили особое удовлетворение в том, чтобы доверить бумаге миг своего удовольствия. Это было не то удовольствие, которое известно и грубой неотесанной деревенщине, а мгновения восторга, рожденного при взгляде на самую обычную часть природы, когда обычная картина, как падение последнего лепестка цветущей вишни, отразившись в душе, объятой думами о краткости и неповторимости каждой секунды бытия, превращалась в строчки рифмованных слов, способных вновь и вновь волновать душу. ”Но услышишь те же слова в устах простолюдина, и становится неприятно” – увы, элитарность не всегда была гарантией высшей красоты, и позднее гениальные поэты, разрывали себе душу, и вмещали в себя весь этот мир, и создавали действительно прекрасные стихи, любимые и знатью, и простым народом. Но это будет потом, потом, потом…

Во времена первых великих династий книги стали уже массовым явлением. Их количество постоянно увеличивалось, каждый грамотный человек мог в принципе написать небольшое сочинение типа: ”Новейшие рассуждения о благе государства в десяти тысячах иероглифов”, ”Записки у изголовья”, ”Деяния династии Нгуэн”, а технология книгоиздательства все совершенствовалась. Свитки сменялись прошитыми листами, рукописи уступали место ксилографии, а ей на смену уже спешил наборный шрифт, фотопечать, но это тоже будет потом, потом, потом…

Но вернемся к тем древним временам, когда Хиэда-но Арэ диктовал Оно Ясумаро тексты древних легенд и преданий, и когда все эти предания уместились всего лишь в трех свитках ”Кодзики”, когда великий император Тэмму сказал:

”Известно мне, что записи об императорах и о делах бывших, которыми владеют многие дома, расходятся с действительностью и в них накопилось немало лжи. Если ошибки не будут исправлены сейчас, то истина останется сокрытой навсегда. В истине – основа государства и оплот государя, и потому следует привести в порядок записи о делах бывших, изгоняя ложь и утверждая истину, дабы она известна стала потомкам”.

Как хороши слова государя, как они правильны, и как не правы другие ”многие дома”, чьи записи о делах минувшего расходятся с ясным и чистым видением императора, но, увы, увы, увы…

Но мы-то знаем, что великий Тэмму пришел к власти после долгой и кровопролитной междоусобицы, и иные ”многие дома” возможно владели более точными знаниями о подлинных делах минувшего, да где те знания теперь, теперь, теперь…

Тэмму был тверд, возможно даже жесток, устанавливая свою монополию правды. Но его деяния меркнут в сравнении с поступком Цинь Ши Хуана, великого объединителя Китая. Ши Хуан смог побороть все царства, он был гениальным стратегом, строителем, законодателем… Или он просто был самым вероломным и безжалостным? Мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос. Цинь Ши Хуан без всякого сожаления сжег все исторические книги, за один год ликвидировав всю историю Китая. Были умники, пытавшиеся протестовать, ученые, недовольные массовым сожжением книг… Цинь Ши Хуан заживо закопал их в землю. Память потомков ничего не сохранила о нем, кроме одного: его крайняя жестокость не забылась даже по прошествии десятков веков. Крайняя жестокость, крайняя жестокость, крайняя жестокость…

А что же он делал на самом деле, что он творил, он, древний властелин, чья власть была почти равна власти бога? Мы никогда этого не узнаем…

Тот первый и самый страшный костер стер историю. Это невозможно осознать. Один человек стер века, века, и века… Он стер все. До него в истории Китая — зловещая пустота. Эту пустоту пытались заполнить сразу после его смерти, собирая скудные легенды и сказания народа. Но каков был тот народ! Властелин перемещал миллионы, заставляя одних строить великую стену, других рыть великий канал, третьих строить столицу, невиданную по степени роскоши. Люди миллионами уходили в голую степь, строили и строили стену, всегда не хватало кирпича, они вмуровывали в стену тела умерших, на этих стройках гибли тысячи и тысячи… Даже те, кто выжил во время правления тирана, потеряли связь с родной землей, люди теряли свои корни, перемещались на государственные участки, работали, работали, работали…

Рассказчикам и певцам не было места в империи Цинь Ши Хуана. В цивилизованном мире была утеряна почти вся память многомиллионного народа. Остатки эпоса прошлого сохранились только у соседей, в малых и зависимых племенах. Вся информация, доверенная бумаге, была уничтожена. А запоминать имена правителей, даже собственных предков, в те времена уже не было принято.

Но это крайний пример. Горы могут исчезнуть в один миг, в грохоте и пыли землетрясения, а могут миллионы лет выветриваться ветром и водой, постепенно превращаясь в долины…

В книгах изначально было нечто технологичное, массовое. Письменные сообщения, оторванные от непрерывной устной традиции, стали размножаться в геометрической прогрессии. Уже на заре цивилизации один человек не мог вместить в себя все, что было зафиксировано в книгах. Возникла прямая угроза целостности самосознания. Весьма вероятно было распадение единого потока культуры. Было возможно появление внутри каждого языка нескольких параллельных историй и литератур, не смешивающихся, и существующих независимо друг от друга…

Выход был найден, он был найден легко, и был на удивление простым. Геометрическая прогрессия записей подразумевала, что большая часть их будет уничтожаться. Это уже не зависело от злой воли отдельных людей. В древней Японии литература начиналась с составления изборников. То есть, с выбора. Большая часть письменной информации забывалась уже тогда, тогда, тогда…

В наше время эта тенденция продолжается. Написано уже столько всего, что даже ученые не могут сказать, какие документы отражают реальные события, а какие – нет. Кто начал первую мировую войну? Чеканил ли Митридат золотые монеты? С кем бился Илья Муромец? Почему арийские племена не ассимилировались в Индии? Кто конкретно призвал варягов? Мог ли Д’Артаньян спасти герцога Бэкингемского? Кто стрелял в Линкольна и за что? Чего хотел Мартин Лютер Кинг? Почему убили Кеннеди? Где был в это время Джеймс Бонд?

В этом уже не может разобраться никто, никто, никто!

Наше прошлое надежно искажено массой бумажной информации. Правда похоронена под грудой старых книг! Письменность убила историю. Книги стали главным источником фальсификации прошлого. Прошлое было и прошло. Мы ничего не знаем о нем. Его нет, нет, нет!

Сказитель замолчал и рубанул ладонью по струнам. Инструмент издал громкий срывающийся звук, и с его струн понеслась быстрая, скачущая, плачущая мелодия. Инструмент плакал, и огоньки светильников метались в такт его песне, и отражались в зрачках людей, в стекле, драгоценностях женщин, вспыхивали на струнах, и срывались с них, подвластные магии акына. Старик зажал одну струну, и попадая в такт ее колебаниям, вновь заговорил быстрым речитативом:

– Нет будущего, но нет и настоящего. Тысячи и тысячи погибли в Африке, а новости передали о свадьбе европейской принцессы. Исчез очередной вид животных, а газеты сообщили о новом полете в космос. Еще один человек утратил веру, а телевидение рассказывает всем о результатах выборов в забытом богом краю. Настоящее теряет свою реальность, миллионы и миллионы зачаровываются одной иллюзией, уходят еще при жизни в параллельную, ненастоящую, несуществующую реальность. И миллионы живут в иллюзорной реальности, и гонятся за иллюзорным счастьем, за иллюзорной крутостью, за иллюзорной выгодой. И они слепы, и они слабы, и они не круты, не богаты, не счастливы.

Они бегут, не зная цели, работают, не видя результата, гонятся за выгодой — и обманываются. Их тела стареют, и силы оставляют их, и приходит разочарование — суета сует и все суета!

Прошлого нет, и настоящего нет, и будущего нет. Будущего нет, есть блистающий мир бессчетных иллюзий. Распада единого потока культуры уже не избежать. У каждого своя иллюзия, свой мир, свое будущее. Одним даны иллюзии наркотиков, другим иллюзии власти, третьим — иллюзии денег, научных знаний, техники, компьютерных игр.

И каждый получит свою иллюзию. И каждый будет верить, что жизнь прекрасна. Каждый получит иллюзорное счастье. И каждый разочаруется, и заплачет, и никогда уже не найдет выхода в реальный мир. И люди будут ходить, не зная, где они, и что вокруг них, и будут проходить друг сквозь друга, и не смогут встретиться. И никто не знает, смогут ли они когда-нибудь разбить блистающие оковы иллюзорного мира…

Старик замолчал, встал, одел свою шапку, повесил на шею широкий кушак, и осторожно пробрался к выходу.

Кто-то резко потряс Наталью за плечо.

– Проснись, твоя очередь на монтаж, опоздаешь! – это была Рита.

– Я спала? – вздрогнула Наталья.

– Не думаю. Ты просто сидела с открытыми глазами. Пошли, пошли, на том свете отоспимся!

– А где акын? Мужик в халате, с домброй здесь был!

– Рита сильно ущипнула Наталью за ухо:

– Наташка, не сходи с ума. Мы все через это прошли. Держи крышу. Никакого акына нет. Никакого акына нет. Повторяй за мной!

– Никакого акына нет! – громко повторила Наталья. Люди за столиками завертели головами, стали бросать быстрые косые взгляды.

– Идем, идем, – Рита тянула Наталью за собой. – Завтра выспись как следует, а в воскресенье в церковь обязательно сходи.

– В церковь зачем? – изумилась Наталья.

– Не зачем, а почему! У нас акын ко многим уже приходил. Один теперь президент телекомпании, двое погибли, человек десять – в дурдоме. Никому об этом не рассказывай!

Наталья начала понимать.

– Так это был глюк?

– Да, – бросила Рита, – наш, фирменный. Первые три раза является к удаче. Больше трех раз уже опасно. Большинство наших менеджеров уже раз по пять его видели, они теперь одиночества больше всего боятся. Одни оставаться боятся, молчать боятся, спать боятся, сидят на кофе и сигаретах. Спасение в работе. Но и проклятие из-за работы. Круг замыкается, выхода нет. Курить будешь?

– Нет, не курю, – Наталья спешила за Ритой, поднимаясь по лестнице. Внезапно ее осенило:

– Рита, а ты его видела?

– Мужика с балалайкой? Который про фильтрацию реальности травит? В шапке такой войлочной?

– Ага, именно такой, – подтвердила Наталья.

– Нет, не видела. Вообще галлюцинациями не страдаю, – заявила Рита, глядя перед собой широко открытыми глазами.

– Слушай, друг Сато, покажи-ка парочку твоих приемов, – попросил Иван.

– Охотно, – откликнулся Ёшинака, – ганбатто кудасай!

Сато всегда объяснял на простых примерах.

– Садимся!

Они сели на пятки напротив друг друга.

– Держи за руку!

Иван крепко взял правой за правую.

Сато медленно поднял пальцы вверх, перехватил кисть Копылова. Это далось ему с видимым трудом. Иван прикинул, что мог бы и не дать японцу такой возможности.

– Это сила! – заявил Ёшинака.

– Не много ее у тебя, – усмехнулся Иван.

– Еще раз!

На этот раз японец расслабился, и сильно опустил вниз плечи. Он подвел руку к своему животу, слегка отклонившись назад, и тут же выпрямившись снова. Иван не мог этому противится, его рука оказалась вытянутой.

Японец зафиксировал руку в этом положении и слегка подался вперед бедрами, спиной, и животом. Иван напрягся.

Сато медленно наращивал усилие мышц бедер и спины. Иван напрягся еще сильнее. Его вытянутая рука передавала силу японца к плечам, а тот прикладывал свою от уровня живота. Разница в рычагах была значительной.

Сато с улыбкой продемонстрировал, что его кисть расслаблена, Иван же напротив, стал дрожать от напряжения.

– Это Ки! – заявил японец.

– Не думаю, – покрываясь потом, просопел Копылов. – Просто у нас рычаги разные.

– А теперь Ки и сила вместе! – Японец легко опрокинул Копылова на спину.

– Все равно не верю, – вставая, заявил Копылов. – Нет никакой Ки. Труха это все.

– Ты же знаешь, что есть! Ты же это почувствовал тогда, – заявил Ёшинака.

– Брат Ёшинака, мне двадцать восемь лет. Я борюсь с двенадцати. Я видел сотни соперников. Везде есть сила, есть рычаг, есть реакция на действия противника. Никакой Ки нет.

– Не буду спорить словами. Вставай! Делай так: ты хочешь держать меня за руку, и не хочешь, что бы я держал тебя. Я хочу держать за руку тебя, и не даю схватиться тебе.

– Идет!

Иван примерился, повернулся правым боком в пол-оборота. Этот раздел самбо – “борьба за захват”, он знал очень хорошо. Надо сбросить руку соперника, и схватиться самому.

– Начали!

Копылов протянул руку, дотронулся до запястья японца. Тот плавно повел руку к себе, рука ускользала, Иван еле успел ее догнать, сомкнуть пальцы на запястье.

В эти мгновения японец легко перевел захват, пользуясь близостью руки к своему животу. Копылов опять попался на этот трюк.

– Воспользуемся твоей тактикой!

Иван потянул руку к себе, и тут почувствовал, что японец активно подталкивает его. Рука пошла вверх, и оказалась на болевом. Японец легко взял запястье Копылова на рычаг, перегнул, да еще слегка подталкивал снизу вверх.

Иван изумился. Напрягая все мускулы, он вывернулся с болевого, но его кисть по-прежнему оставалась в захвате японца.

– Поднажмем! – Иван напрягся, тряхнул рукой, и перехватил захват.

Ёшинака очень медленно и плавно потянул его на себя, используя ноги и спину. Его рука расслаблено болталась в железной хватке Копылова.

Иван был вовлечен в движение, и не заметил, как его рука приблизилась к животу японца, где тот снова провернул свой трюк.

– Черт, опять!

Иван потянул на себя. Рука не двинулась. Он дернул – результат был тем же. Он стал биться, толкать, тянуть в стороны и на себя. Максимум, чего он добился – японец вновь взял его запястье на рычаг.

– Стой, хватит. Все равно не верю. Объясни, как ты это делаешь.

Сато усмехнулся:

– Использую Ки.

Да не какая это не Ки. Просто ты все время оказываешься в правильном положении!

– А как ты поймешь, правильное положение, или неправильное?

Иван задумался.

Сато улыбнулся:

– Мой учитель так говорил мне: “Если есть Ки – положение правильное. Если Ки не чувствуешь, значит что-то не так. Всех положений не выучишь. Формам нет числа. Ки – едина!”

– То есть ты хочешь сказать, что надо почувствовать Ки, не думая, есть она или нет?

– Да, и однажды это у тебя уже получилось!

– Ну и как ее чувствовать?

– Расслабься, само пойдет! – смеется Сато.

– Само пойдет потом. Ты мне принципы дай.

– Первое – спина. Нельзя горбиться, наклоняться, выпячивать грудь. Воздух должен идти в живот. Если надута грудь – нет Ки.

Второе – ноги. Всегда согнуты. Нельзя выпрямлять до конца. Нельзя слишком сгибать. Должно быть удобно. Если неудобно – нет Ки.

Руки нельзя выпрямлять до конца. Нельзя сильно сгибать. Локти всегда смотрят вниз, плечи свисают вниз. Представь, что толкаешь машину, застрявшую в снегу. Это правильно. Вот, смотри.

– Так, что ли? – Иван старается копировать положение Сато.

– Да. Две руки толкают вперед, одна нога сзади, другая согнута в колене. Не слишком сильно, чтобы не терять равновесия.

– Это понятно. Дальше давай.

– Можно так, – Сато принял правое камае.

– Можно так, – он сел в кибадачи, соединил руки на уровне живота. – Всегда такие руки, такие ноги. Главное, чтобы было удобно.

Иван попробовал, подвигался, стремясь соблюдать правила. Получалось очень плохо.

– Что-то мне совсем неудобно.

– Потому что ты идешь через теорию. Практика лучше!

– Давай практику! – Иван был готов заниматься до самого утра.

До захода солнца лес оглашался криками, и репликами типа:

– Хорошо, есть Ки.

– Плохо, неудобно.

Но чаще всего слышалось:

– “Давай еще раз”, – то на чистом русском, то с легким японским акцентом.

В московских парках наконец стаял снег, и первые ушуисты вылезли на еще сухую прошлогоднюю травку размять свои косточки. С каждым годом их компания становилась все меньше и меньше. Люди уходили в дела, обзаводились семьями, уезжали за границу. Огромные школы боевых искусств прекращали свое существование, молодежь все больше интересовалась виртуальной реальностью и наркотиками. В это воскресенье в укромном уголке Ботанического сада собралось пятеро адептов ушу.

Сергей Котеев привел с собой подругу Наталью. Фионин и Синицын с Петровым пришли сами по себе, Андрей Михайлович выбрался с женой и двумя маленькими детишками.

Дети и женщины отправились гулять по аллеям и дорожкам, а мужчины чинно приступили к тренировке. На разминку ушло не более двадцати минут, и вот уже каждый занялся своим излюбленным стилем.

Андрей Михайлович в последние годы окончательно перешел к Тайцзи, и в молчаливой сосредоточенности месил воздух плавными округлыми движениями. Он удалился подальше в заросли, не мешая более молодым ушуистам вдосталь померяться силами.

Молодые предпочитали парную технику. Синицын с Петровым отрабатывали набивки рук, Котеев вел шутливый поединок с Фиониным. Немногочисленные прохожие слегка косились на интенсивно занимающихся людей, но в их действиях не было пугающей агрессивности, и люди спокойно проходили мимо.

В это время по территории сада шел странный человек в огромных ботинках, надвинутой на глаза кепке, и остро отточенным складным ножом в кармане. Человек смотрел на женщин, прогуливающихся по аллеям сада. В низу его живота пульсировала властная сила, зовущая его овладеть молодой и желательно красивой женщиной. Как назло, все женщины держались кучками, иногда парами с довольно крепкими мужиками.

Человек не был особенно сильным, но злоба и агрессивность позволяли ему не раз подчинять людей на голову выше себя. Он чувствовал себя беспощадным зверем, готовым впиться в глотку, рвать и убивать. Его злость не нравилась женщинам, он знал это, и никогда не пытался стать мягче и добрее. Все это не для него. Человек знал иной способ…

– Все бабы – бляди, они отплатят за все! – он смотрел на встречных женщин с вызовом и похабной ухмылкой. Сжимая в кармане рукоять ножа, он старался специально толкнуть их парней, провоцировал на драку даже довольно крутых мужчин. Девушки испуганно шарахались, с отвращением уступали ему дорогу, удерживали парней от скандала. От человека явно веяло чем-то дурным, они висли на своих парнях, не давая им разобраться с отвратительным наглецом.

Человек искал женщину, предназначенную ему судьбой. Он чувствовал себя диким зверем, волком, вышедшим на опасную охоту.

– Где же дичь? Эта, идущая в обнимку с качком? – Слишком худа.

Может быть, эта, в компании глупых пожилых куриц? – Слишком много народу вокруг.

Все это было не то. Мечты о женщине проникли в его мозг, сладостной волной разлились по телу. Он начал стонать, дыхание сбивалось. Ноги несли человека в самые глухие и темные уголки сада, где можно было укрыться от посторонних глаз. Листья на деревьях еще не раскрылись, почки только-только набухли на тонких ветвях, и в этой прозрачной дымке лес просматривался на сотню метров. Человек шел, углубляясь в направлении молодых елочек.

Конечно, там должна быть женщина. Вот она выискивает место, что бы пописать. Конечно, этот ельничек. Она оглядывается, убеждается, что ее никто не видит, стягивает тонкие трусики…

В этот момент человек увидел между елочками мелькание фигуры в белой одежде. Воображение уже рисовало ему девушку в белом платьице. Он присмотрелся:

– Это она!

Человек рванулся вперед, прыгнул на беззащитную спину, навалился, всем весом прижимая жертву к земле. Видимо, он не рассчитал силу прыжка. Белая спина неожиданно резко исчезла внизу, перед лицом человека мелькнула плотная земля, усыпанная желтыми прошлогодними иголками. Человек ушел в кувырок, едва не свернув шею, и увидел над собой румяное бородатое лицо.

… Андрей Михайлович никак не ожидал нападения со спины. Конечно, он слышал сзади треск веток и топот шагов, но решил, что это прикалываются Котеев или Петров. Поэтому, когда кто-то прыгнул ему на спину, Андрей Михайлович просто присел и нагнулся, подстраховав противника руками. К его изумлению, это был совсем незнакомый человек.

Стараясь не производить шума, Андрей придушил шутника за горло, и быстро осмотрелся по сторонам. Похоже, нападавший был один. Подмоги со стороны противника не наблюдалось, и Андрей не стал звать своих на помощь.

– Что за шутки? – он отпустил странного человека, и поднялся на ноги.

Человек вскочил, выхватил ножичек, и согнувшись, бросился на Андрея Михайловича.

Андрей и крикнуть не успел, как голова нападавшего оказалась в опасной близости от его колена. Он поднял ногу, и резко толкнул странного человека подошвой в лицо. Тот вскрикнул, замахнулся ножом. Андрей взял руку на узел плеча, аккуратно приземлил человека на землю, довел до конца болевой. Из кисти нападавшего вывалился довольно острый нож.

– Спички детям не игрушка! – Андрей резанул ремень противника, начал распарывать штаны. Тот пытался сопротивляться. Андрей наклонился к уху:

– Будешь дергаться, уши отрежу!

Затем Андрей тщательно распорол обе штанины сверху донизу:

– Пшшел вон, свободен! – произнес он.

Человек поднялся, придерживая руками остатки штанов. Это было неслыханно. Он заматерился, попытался набросится на Андрея, запутался в обрывках, и упал.

Из-за кустов на шум подтягивались остальные ушуисты.

– Гляди-ка, Михалыч корриду устраивает! – засмеялся Синицын.

Человек злобно зашипел, и пятясь и падая, отступил по направлению к главной аллее.

– Напали впятером, сволочи! Врешь, не возьмешь! – шипел он себе под нос.

Отойдя на приличное расстояние, он заорал:

– Помогите, хулиганы напали!

Люди смотрели на него без сожаления.

– Говенное место, ноги моей здесь не будет, – он плюнул, и побежал в сторону выхода.

… Когда солнце склонилось к самому горизонту, тренировку было решено прекратить. Иван понял, что ему надо заниматься еще года два-три, прежде чем он как следует овладеет Ки. Обидно, но шестнадцатилетний опыт самбиста не давал ему почти никаких преимуществ. Это не обижало, даже наоборот, айкидо звало его. В этих движениях был другой смысл, другие принципы, совершенно иная логика. Кроме чисто физического смысла, было еще что-то. Иван предпочитал не использовать затасканный термин “духовность”, но в этой системе явно был выход в высшие сферы разума. Огромная мощь, высочайшая чувствительность, и невероятная скорость. Для контроля над этим примитивных павловских рефлексов было явно маловато. Ивану казалось, что он уже начал постигать тончайшее чувство Ки, держать в руках, пропускать через себя эту тончайшую нить, эту сокрушающую силу.

Копылов спустился с холма, и сполоснулся в студеной воде. Сато последовал его примеру. Они вытащили байдарку подальше на берег, понесли рюкзаки на вершину холма.

– Палатку где будем ставить? – спросил Иван.

– На южном склоне. На месте дома не надо. Потревожим ками.

– Я тоже так думаю. А на огороде шаманы нас не достанут?

– Если ками захотят, они нас достанут везде. Поэтому лучше об этом не беспокоиться, – беспечно махнул рукой Ёшинака.

Пока Ёшинака ставил палатку, Иван готовил “обеденный стол”. Он приволок на вершину холма несколько здоровых бревен, уложил их квадратом. Топориком он сшиб мешающие сучья, получились отличные скамьи.

В центре квадрата он разложил небольшой костер, надежно укрепил над ним плоский походный котелок. Минута — и огонь уже согревал воду в котелке. Дым поднимался вверх, и рассеивался над соснами.

Иван сидел на толстом бревне, подложив под себя сложенный ватник. Сато расстелил коврик, разулся, и сидел на нем, поджав под себя ноги. На костре закипала вода.

– Что варить будем? – поинтересовался Иван.

– Чанко-набе.

– Это что такое?

– Пища борцов сумо. Варится рис, и в него бросается все. Самое удобное блюдо в походе.

– Это дело. Брось-ка туда тушенки, – Иван показал огромную банку.

– Это слишком жирно даже для борцов сумо, – засмеялся Ёшинака, – у меня есть креветочный порошок и сушеное мясо. Тушенку оставь на потом.

Иван наклонился к огню, поднял веточку из костра, закурил. Дым медленно поднимался вверх, смешиваясь с дымом костра. Иван расслабился, откинулся назад, выпрямил спину. Место ему нравилось.

– А хлеб с чанко-набе идет? У меня в рюкзаке и лук и чеснок есть.

– Вообще-то нет, но можно сделать исключение из правил. – Сато тщательно перебирал рис в алюминиевой миске. Закончив с крупой, он высыпал ее в котелок. После этого он достал пакетики с приправами, сушеные овощи и грибы.

Иван встал, порылся в своем мешке, и вытащил две большие банки пива.

– Чанко-набе хорошо с пивом! – радовался Сато, открывая банку.

– И с хлебом неплохо, – Копылов отрезал от буханки огромный ломоть.

– Ну, Кампай симасё!

– Твое здоровье, Ёшинака!

Чанко-набе получилось на славу. Иван ложкой хлебал горячий суп из миски, сделанной из обрезанной консервной банки. Сато ел палочками и отхлебывал через край пластмассовой плошки. Пиво было весьма кстати.

Солнечные лучи совершенно скрылись за горизонтом, и теперь только пламя костра освещало окружающий лес. Стало темно. Из-за леса поднялась полная луна. Подул холодный ветер.

– Может, водки? – Копылову совсем не хотелось спать.

– Я еще пиво не допил, – Сато развалился на своем спальнике, постеленном поверх матраса. Спиной он пытался опереться о ствол, но все время терял равновесие, – ватаси ва ёппарай дэс, атама-га итай.

– А я для согреву, – Копылов сорвал пробку с бутылки “Столичной”.

Луна поднялась выше, облаков почти не было, и холодный свет осветил лес и мерцающую внизу воду.

– Такое ощущение, что мы тут совершенно одни. Необитаемый остров, – произнес Иван, “согреваясь”.

– Не думаю, – отозвался Сато.

В этот момент над болотами, водой, и лесом раздался громкий хриплый крик:

– Семеновна! Семеновна!

– Что за черт, кого сюда несет? – обеспокоился Иван, вглядываясь в темноту.

По одному из земляных валов, проваливаясь в воду едва не по пояс, к холму брел человек.

Сато с Копыловым переглянулись.

Человек орал, матерился, и неотвратимо приближался к костру. Скоро друзья разглядели мужичка в ушанке, телогрейке, и огромных резиновых сапогах.

– Семеновна! Петрович! Бля, а вы кто такие? – мужик с изумлением уставился на путешественников.

– Туристы мы. В Мелехово направляемся.

Мужичок подсел к костру. Стало видно, что его возраст давно перевалил за пенсионный.

– Ну, бля, и дела. Туристы! Вам чего, делать нечего? Закурить-то хоть есть?

– Курите, – Иван протянул сигарету.

– Спасибо. А это что? Никак “Столичная”? – оживился старик.

Делать нечего, пришлось налить. Выпив, старик разговорился. Он использовал местный говор, говорил быстро и сбивчиво, и друзья скоро перестали понимать, о чем, собственно, идет речь.

– Сели гады на шею, без ножа режут! Солярка все дорожает! На чем прикажете сеять? Трактор дает людям хлеб!

Перестройка, ити ее мать… Ускорение, ети его в рот… Леспромхоз был, охотохозяйство. А выкосы… Все загубили, ити его мать!

– Вы лесник? – Сато попытался придать высказываниям характер диалога.

Старик поперхнулся, как будто его ударили. Он зло посмотрел на японца:

– Я лесник? – потом он как-то расслабился, махнул рукой. – Ну, в общем, да. Кстати, ребята, вы здесь мою бабушку не видели?

– Не было здесь никого. Вы рядом здесь живете?

– Да неподалеку. Семеновна! – заорал старик.

– Иду, иду! – внизу послышался плеск и булькающие звуки. Через пару минут к костру подошла старушка в шерстяном платке и ватнике. Она была обута в такие же, как у мужика, сапоги. Старушка поставила на землю большую, закрытую тряпочкой, корзину.

– Здорово, Матвеич. С кем это ты? Никак успел нализаться?

– Семеновна, да ты промокла! Глотни, заболеешь!

Иван быстро налил Семеновне. Старушка села на ствол, протянула ноги к огню.

– Замерзла совсем. Ревматизм. – Она взяла стакан, и отпила пару глотков. – Доброго вам здоровья, ребятки. Старик, ты Петровича не нашел?

– А Петрович – вот он! – к свету костра пробрался огромный пузатый мужик в сапогах от войскового противохимического костюма, кепке и грубом водолазном свитере. Поверх свитера на нем был расстегнутый армейский бушлат.

– Петрович выпивку за километр чует, – засмеялся Матвеич.

Сато налил Петровичу.

– Здорово ребятки. Вид у вас странный. А ты милок, что, татарин?

– Японец он, – твердо отвечал Иван.

– Свистишь! Не может быть! Бля, Матвеич, ты понимаешь! – толстяк вытер руки о свитер, протянул огромную мясистую ладонь японцу:

– Петр Петрович! Очень рад познакомиться. При таких обстоятельствах разрешите угостить вас продукцией местного производства! – он вытащил из бушлата огромную бутыль самогона. Отказываться было нельзя.

Маленький старичок быстро позыркал глазами:

– Под это дело надо бы закусить!

Копылов вытащил тушенку, стал открывать ее ножом.

Матвеич одобрительно закивал головой:

– А хлеб у вас есть? Вот удача! А мы тут давно без хлеба сидим. Семеновна, что там у тебя в корзинке?

– Не для того я ее собирала. Не время сейчас, все тебе не терпится, окаянный!

– Давай, старушка, давай, – затряс головой толстяк. Тут такие люди хорошие!

Преодолев сопротивление старушки, он вскрыл аккуратно уложенную корзинку.

– Так, это все ерунда, – он порылся поглубже, – вот!

Петр Петрович держал в руке большую деревянную бутыль.

– Это что? – удивился Иван.

– Это “кыргыр”. Семеновна наполовину мордовка, старые рецепты хорошо знает.

– Не мордовка , а удмуртка, сколько раз тебе говорить. А дед мой был из луговых марийцев. Так что я самая что ни на есть русская!

– Нашу Семеновну не поймешь, – говорил Петрович, вытаскивая плотную деревянную пробку, – но кыргыр она готовит отменный.

– Это точно, – подтвердил маленький Матвеич, выуживая, в свою очередь, деревянные стаканчики.

– Ну, коли под закуску, – смирилась старушка…

После второго стакана кыргыра Иван озабоченно склонился к уху Ёшинаки:

– Брат Сато! Чем это они нас поят? Я ног не чую.

Ёшинака попытался сфокусировать расползающееся пятно восприятия. Это чувство полета, освобождения от оков тела. Как назывались те чертовы таблетки, которые он жрал тогда в Синдзюку?

– Бабушка, а кыргыр не на грибах настаивался? – спросил он маленькую старуху.

Старуха уже двоилась и троилась в его глазах, бешено крутилась, используя в качестве балансира старую метлу.

– Конечно, сынок! А то! Мухоморчики!

Петр Петрович запивал кыргыр самогоном прямо из горла. Матвеич смеялся и порывался плясать. Земля и небо несколько раз поменялись местами, и Матвеич упал. Земля раскачивалась, опрокидывалась, вставала дыбом.

Иван упал, поднялся на колени, заорал, обращаясь к Ёшинаке:

– Это ками! Они все-таки пришли!

Ёшинака ловко подставил руки навстречу ударившей его земле, перекатился на свой коврик. Он вздрогнул, натягивая куртку себе на голову, и пробормотал:

– Не бойся. Все местные ками заражены алкоголизмом.

… Андрей Михайлович принимал у себя старых друзей. С Синицыным он много лет тренировался ушу, еще в во времена существования знаменитого клуба “Сычуань”. Котеев появился в их компании немного позже, затем долго пропадал на чужбине, в Америке. Андрей и забыл, когда они вот так сидели втроем.

– А ты совсем капиталист, – одобрительно говорил Котеев, накручивая на вилку нарезную семгу.

– Работаем помаленьку, без прибыли не сидим. – Андрей Михайлович оглаживал большую окладистую бороду.

– Молодец. А я до сих пор себе места в жизни не нашел, – жаловался Синицын.

– Брось, разве это дело! У меня два высших образования, я могу большим заводом управлять, атомную электростанцию строить! А сижу на мелкооптовом рынке! Позор, по большому счету.

Котеев заедал семгу картофельным пюре, и пытался, как мог, успокаивать Андрея Михайловича:

– Заводам все равно конец. А ты, Андрей, как часть великой нации, успешно решаешь проблему выживания в исторически неблагоприятный период. Вопреки темным силам зла, обрекшим тебя на прозябание и голодную смерть!

Синицыну было наплевать на силы зла, он раздумывал, как поставить дела в Евангелическом Обществе, чтобы купить такую же, как у Андрея Михайловича, трехкомнатную квартиру. Задача была сложной, но реальной.

После еды пошел более отвлеченный от грубой повседневности разговор. Насытившись, и потягивая пиво, Котеев начал излагать научные данные о прикрывающем Москву щите:

– Представляешь, Андрей, вокруг Москвы уже несколько лет существует стокилометровая зона, в которой нет никаких аномальных явлений. В этой зоне почти штилевые показатели активности земной коры и атмосферы. Зато вокруг этой зоны количество аномалий постоянно растет. Официальная наука не задумывается об этом, только фиксирует факты. У тебя нет никаких мыслей по этому поводу?

Андрей Михайлович отхлебнул немного светлого пива:

– В этом нет ничего удивительного. Древние прекрасно знали правило Небо – Земля – Человек. Энергия людей связывает между собой Небо и Землю.

Ты говорил, что земные недра постоянно находятся в критическом состоянии. Количество энергии избыточно. Равновесие неустойчиво. Представь карточный домик, который все время ломается, но никогда не находит устойчивости, снова превращаясь в карточный домик.

– Должна быть какая-то сила, все время поднимающая карты, – вставил Синицын.

– Верно. Это энергия Земли. На чем держится карточный домик, или даже каменный дом? На стенах. Стены состоят из волокон, кристаллов. Те – из молекул и атомов. Маленький атом сдвинулся – произошел сдвиг кристалла, обвал, землетрясение. А что сдвигает атом?

– Другая энергия, – высказался Синицын.

– Правильно, другая. Посторонняя. Я много раз замечал, когда у меня плохое настроение, все из рук валится, сложная техника начинает давать сбои. Компьютер зависает, электрические приборы выходят из строя, механизмы ломаются. У многих так бывает. Многие ученые, прежде чем начать работать с компьютером, ласково к нему обращаются.

Про сложную физическую технику, выверенную до долей микрона, и работающую на уровне атомов, я вообще молчу. На молекулярном уровне плохое настроение начинает сбивать настройку приборов. Идет реальное воздействие.

– Ты хочешь сказать, что мысли людей могут сбивать равновесие в недрах земли?

– И в недрах, и в атмосфере. Древние прекрасно знали это.

Синицын допил свое пиво, открыл еще бутылочку:

– А хорошие мысли, наоборот, вызывают стабилизацию?

– Совершенно верно!

Котеев откинулся от сытного стола:

– Не понимаю. У нас народ лучше не стал. Стреляют все, воруют, убивают. Откуда здесь стабилизация?

Андрей Михайлович блаженно улыбнулся:

– Ну, во-первых, не все. Во-вторых, стреляли и убивали везде и всегда. В-третьих, люди не воровали только один раз в истории человечества – в Румынии при Владе Дракуле. Тогда был полный порядок, ежедневно человек по сто на кол сажали.

– А насчет стабилизации, – Андрей развернул доброе сытое лицо к Синицыну, – Игорь, лет пять назад ты сновидными техниками увлекался. Как были тогда ощущения?

– Страшно вспомнить, Андрей. Несколько раз чуть не умер.

– А сейчас часто в астрал выходишь?

– Да ну. Редко. Да и не нападает больше никто.

Андрей Михайлович рассмеялся, обращаясь к Котееву:

– Вот такие люди спасают Россию! Представляешь, лет десять назад у нас расцветали всякие левые медитативные техники. Народ сотнями уходил в нижний астрал. К богу никто не шел, все больше в сторону противоположную. И что случилось?

– Что? – переспросил Котеев.

– Логично было бы предположить, что люди испортятся. Наконтактируются в нижних мирах со всякой чертовщиной, астральными вампирами, хищниками, разрушителями. Многие авторитетные экстрасенсы этого боялись.

А на деле что вышло?

– Что? – вновь переспросил Котеев.

– Народ стал шататься по нижним мирам, как у себя дома. Сначала извели всех хищников. Они были поглупее, сами кидались. Потом настал черед разрушителей. Каратисты, ушуисты всякие, на них свою технику оттачивали.

Человеку снится сон, он во сне кулаками машет, или разные другие техники проводит, а в нижних мирах после этого на одного разрушителя меньше. Вампирчики дольше других держались. Прятались. Но народ во вкус вошел, стал их в самых глухих закоулках выслеживать. До одномерных пространств добрались. За пять лет весь нижний астрал очистили. В Москве теперь в нижних мирах делать нечего. Народ в бога ударился. Крутые экстрасенсы считают, что это хорошо.

– А ты как думаешь? – Котееву почему-то стало весело.

– Сомневаюсь я. С грязными руками за чистый стол не садятся. Хороший человек и в нижних мирах – хороший человек. А плохие люди, прущиеся на небеса… Только грязи нанесут.

– Ну, плохие люди – это еще мягко сказано, – рассмеялся Синицын.

Андрей Михайлович значительно посмотрел на Синицына:

– Однако, успокаиваться никак нельзя. Что-то стало подозрительно тихо – жди беды. Надо бы тряхнуть стариной, полазить, посмотреть что и как. Лично у меня такое мнение, что силы зла вновь попытаются завладеть нашим нижним астралом.

– А как же силы добра? – Котееву захотелось осветить этот вопрос.

Андрей Михайлович ненадолго задумался:

– Силы добра могут направить к нам одного или двух посланцев, может быть разведчиков. Даже лучших из нас они воспринимают как уродливых и гадких, жадных, тупых и агрессивных животных. На союз с жителями Земли светлые силы пока не пойдут.

Синицын задумался.

– Андрей, ты знаешь, насчет посланцев… Есть тут один. Некто Мэтью Хаггард. Создал филиал всемирного Евангелического Общества. Очень подозрительный. Странный синтез. Евангелие и компьютерные технологии.

Андрей Михайлович покачал головой:

– Я в этом не силен. По поводу компьютеров лучше проконсультироваться с Гэндальфом.

А теперь нам пора вернуться к судьбе американского агента Мэтью Хаггарда, который совсем недавно познакомился с крутым украинским бизнесменом Семеном Приходько. Их кутеж в московских злачных местах закончился для Хаггарда полной потерей самоконтроля.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит в чистой постели, в совершенно незнакомой для него обстановке. У Хаггарда появилось странное ощущение, что он лежал в этой постели не один. Ощущение было правильным. Несмотря на ужасающий запах во рту, он чувствовал, что белье пахнет дорогими духами, чем-то незнакомым, короче – женщиной.

Хаггард оторвал от подушки гудящую голову. Сильно хотелось пить.

Он прислушался. Неподалеку явственно раздавались звуки функционирующей кухни.

Раздался мелодичный звон посуды, и в комнату вошла высокая темноволосая женщина, толкающая тележку с завтраком.

– Проснулся, Матвей?

– Я не Матвей, я Мэтью, – Хаггард закрылся до подбородка одеялом.

– Матвей по-нашему. Меня хоть помнишь?

У Хаггарда было смутное чувство, что эта женщина спасла ему жизнь. Кажется, она прогнала огромного черного дракона. Мэтью предпочел пока помолчать.

– Екатерина я, – напомнила женщина, – мы с тобой в “Интуристе” познакомились.

– Я там был? – удивился Хаггард.

– Конечно, и в гостинице “Москва” тоже. Ты еще там пил с депутатами.

Хаггард провел рукой по лицу. Оно было каким-то чужим и опухшим.

– Меня били?

– Несколько раз!

– Почему?

– Так ты сам лез. Постоянно нарывался. Бандита по голове ударил, едва не убил.

– И что было?

– Да ничего. Братва – народ отходчивый. Ты же не деньги у них украл. Потом помнишь, что было?

Хаггард наморщил лоб, попробовал вспомнить события прошедшего вечера. В памяти вставала огромная черная дыра. Он сжал голову руками, отчаянно стараясь вспомнить. Ничего. Сплошная чернота.

– Ничего не помню, – сказал Мэтью.

– С чеченцем зачем дрался? – спросила Екатерина.

– Я дрался?

– Еще как. В бороду ему плевал.

– Я плевал? – Мэтью не считал себя способным на такие поступки. Интересно, не сболтнул ли он лишнего, не упоминал ли Дэниэла?

Хаггард почувствовал, что у него неприятности. Голова кружилась. Мысли путались, сумбурно толкали друг друга, не желая выстраиваться в цепочки логических умозаключений:

“Значит, это не перепой. Били по лицу. Сотрясение мозга. Амнезия. Я что-то забыл. Много денег. Я играл в казино. Я дрался. Будут неприятности. А зачем я был в казино? Интересно, как я туда попал?”

Хаггард понял, что самое лучшее – довериться этой женщине, которая почему-то взяла на себя заботу о нем.

– Еще что было? – озабоченно простонал он.

– В милицию тебя хотели забрать. Я за тебя стольник баксов заплатила, к себе привезла.

Мэтью решительно сел в кровати:

– Мне нужно срочно ехать! У меня встречи, дела.

Екатерина поднесла зеркало:

– Ну куда ты поедешь, Матвей! С таким лицом на встречи не ходят!

Хаггард посмотрел в зеркало и ужаснулся. Бровь была рассечена, под обоими глазами темнели огромные синяки.

– Пить, – вымолвил он.

Женщина поставила на столик два высоких хрустальных бокала, открыла бутылку минералки. Холодная вода вспенилась шипучими пузырьками, стенки бокалов моментально запотели.

Мэтью выпил свой бокал в три глотка, попросил еще. Женщина налила ему, выпила сама.

Хаггард насторожился.

– У меня язва! Я пропустил два или три приема таблеток!

– Так я тебе кашки сварила. Кашу будешь есть?

Домашняя еда! Не пластиковые гамбургеры, залитые кетчупом, не вонючая резиновая пицца, не едкая китайская быстро-еда!

От каши пахло маслом, детством, и здоровьем. Мэтью схватился за ложку.

– Ну и молодец! А то небось все на чипсах да на бутербродах, – Екатерина всплеснула руками, – ишь, худой-то какой!

Так Мэтью волею судьбы исчез из поля зрения московских евангелистов, своих американских покровителей, русских рэкетиров, Семена Приходько, и даже бдительных представителей налоговой инспекции.

Каша утром, борщ и картошка в обед, компот, кисель, блинчики со сметаной… Мэтью открывал для себе другие стороны жизни.

Екатерина была к нему добра и не требовала много от его тела. Мэтью никогда особенно не везло с женщинами, виной тому было его весьма слабое здоровье. Но с каждым днем его слабость все больше уходила в прошлое. Через три дня Мэтью совершенно позабыл о таблетках, альмагеле, и витаминных пилюльках. Екатерина кормила его по старой программе, одобренной сотнями поколений жителей Украины, и Мэтью уже не мыслил жизнь без сметаны, борща, и киевских котлет. В его русском стал исчезать американский акцент, и стали появляться признаки малороссийского произношения.

Мэтью с удивлением стал замечать, что его все сильнее возбуждает круглый упругий зад, и высокая грудь Екатерины.

… Катя родилась и выросла в Сумской области Украины. Ее родной колхоз постоянно беднел, люди разорялись, начинали спиваться и воровать. Катя была слишком гордой и независимой, чтобы тупо плыть по течению безрадостного сельского существования.

– “Я заработаю себе на нормальную жизнь!” – решила она.

Екатерина закончила кулинарное училище, долго моталась по стране. Она побывала в Сибири, Заполярье, работала поваром у золотоискателей Магадана и нефтяников Сургута. Год за годом на ее книжке росли “северные” рубли.

Но вот что-то случилось со страной. СССР развалился, как карточный домик, Украина стала независимым государством, коммунисты стали называться демократами, а директора заводов – олигархами. Все ее заработанные деньги убила знаменитая денежная реформа, и она поняла, что молодость пропала зря.

Единственной удачей стала покупка квартиры в Москве. Для этого Кате пришлось пройти через все круги ада, и стать совершенно б/к, то есть “без комплексов”. Пройдя все ступени городского дна, она устроилась работать в престижном баре одной из шикарных гостиниц – мыть посуду. Она уже и не мечтала о нормальной жизни для себя.

В ее жизни было не только плохое. У нее была дочь, и Екатерина готова была пойти на все, чтобы ее дочь жила нормальной человеческой жизнью.

Что заставило ее спасать худого длинного американца, она не могла себе объяснить.

– Вставай, алкоголик, вставай! – скрюченная бабушка больно тыкала Ивана в бок своей палкой.

Он открыл глаза. Костерок догорал. Сато спал сном младенца, скорчившись на своем спальнике. С одной стороны к нему притулился Матвеич, с другой раскинул свое огромное тело Петр Петрович.

– Да вставай ты, хулиган!

Иван проморгался. Старушка с утра производила гораздо более отталкивающее впечатление. Ее спина была согнута ужасным горбом, голова находилась на уровне поясницы. Для опоры она использовала короткую белую палку. Иван присмотрелся:

– Чем это ты, бабушка, меня тыкаешь?

Ошибки быть не могло. В правой руке старуха держала старую бедренную кость!

– Вставай же, бездельник!

Иван вскочил. Плотный слоистый туман плыл над холмом. Солнце только начало вставать из-за леса, слегка крася розовым серую пелену.

Копылов прищурился, его колени неожиданно подкосились. Холм был огорожен высоким частоколом! Иван сделал несколько шагов, не обращая внимания на ворчливые команды старухи. На вершине каждого бревна белел человеческий череп. Черепа были большие и маленькие, целые и рассыпавшиеся, некоторые совершенно белые, а иные – с остатками плоти и волос.

Старуха оставила Ивана в покое и принялась тыкать палкой в толстый живот Петра Петровича. Петрович совершенно не желал пробуждаться.

– Это еще что такое?

В северной части холма на высоких шестах был укреплен продолговатый деревянный ящик. На одном из шестов были врезаны примитивные ступени, по которым к ящику можно было забраться.

– Сато, Сато-сан! – тихо позвал Копылов. Японец зашевелился.

– Второй встает! – старуха принялась тормошить костью длинноволосого японца.

– О-хаё годзаимас! – поприветствовал ее Ёшинака.

– Доброе, доброе! – отозвалась старуха, – пора Вам за работу, друзья!

– Какую еще работу? – недоверчиво протянул Иван.

– Колодец есть у меня. Ведерко я уронила. Так вы, двое, и полезете за тем ведром. Без мертвой воды не возвращайтесь!

– Бабка, не дури! Где наша палатка?

Старушка трясущейся рукой впилась в запястье Ивана, и нетвердой походкой пошла с ним в сторону ворот.

За воротами с одной стороны чернел лес, с другой тянулось бесконечное болото. Лес был не тот, который они проходили на байдарке с Сато. Не было и следов затопления. Огромные черные ели стояли до самого горизонта. Не было видно не тропинок, не дорог. Иван содрогнулся.

– Вот, сынок, лес. Пойдешь в лес – значит к Матвеичу. Вот тебе болото. Там Петр Петрович.

– Петрович, тебе утопленник нужен? – громко закричала она.

Иван задрожал.

– А это что за черепа? – указал он на частокол.

– Там, – махнула костью старуха, – бандиты.

– А вот эти – милиция, – она показала по другую сторону.

Несколько черепов в беспорядке валялись перед воротами.

– А эти чьи? – поинтересовался Иван.

– Налоговая инспекция. Не знаю, на какую сторону их вешать. Пускай пока здесь полежат, – произнесла она.

Иван пригляделся к черепам: на многих из них красовались аккуратные пулевые отверстия, обозначающие работу киллеров экстра-класса.

– Если хочешь, сынок, живым отсюда выбраться, через ворота не выходи. Слушай меня, – и старуха втолкнула Ивана обратно за частокол.

Иван с Ёшинакой заглядывали в мрачную бездну колодца.

– Далеко до воды? – деловито осведомился Иван.

– Дальше, чем ты думаешь, а то бы я Петровича, или Матвеевича послала. Отправляйтесь и несите мне мертвой воды! Горыныча встретите, привет от меня передавайте. Кланяется, мол, Наина Семеновна!

Старуха заставила друзей залезть на стенки колодца, и своей костью принялась активно спихивать вниз. Друзья некоторое время держались за склизкие бревенчатые стенки, а затем их руки заскользили, и они провалились в абсолютную пустоту. Уши заложило от громкого свиста. Вокруг них была бесконечность, усыпанная миллиардами звезд. Свист усилился, звезды вспыхнули фиолетовым, превратились в белые ленты, затем в красные точки, и друзья плюхнулись в черную воду.

Огромный океан накатывал свои валы на черный галечный берег. Друзей вынесло на обкатанные черные камни. Ёшинака удивленно ощупывал себя. Вся вода стекла с него обратно в океан. Он был абсолютно сухой! Рядом удивленно чесал затылок Иван:

– Это типа как выйти сухим из воды. Не уверен, что рад этому.

Сато с Копыловым второй день двигались по краю странного моря. Справа бесконечной вертикальной стеной тянулись горы, слева плескался мертвый океан. Они шли по узкой полосе каменистого пляжа шириной не более пяти метров. Ночью было очень темно, только призрачное сияние океана давало немного света, днем маленькое красное солнце тускло освещало скудный пейзаж. Основными цветами здесь были красный и черный.

Друзья не чувствовали усталости, хотя непрерывно двигались уже второй день подряд. Иван не хотел ни пить, не есть, он даже не мог сообразить, дышит ли он на самом деле. Периодически он делал вдохи и выдохи, но скорее по привычке, чем из-за ощущения нехватки воздуха. Звуки в этом мире тоже были очень странными. Они не шли от предметов к ушам, а казалось, рождались прямо в черепной коробке. Иван иногда ловил себя на мысли, что речь говорящего с ним Сато не соответствует движениям его губ.

– Не пойму, за горами там есть что-нибудь? – недоумевал Копылов.

– Ничего там нет. Это двумерное пространство. Есть только длина и высота. Можно двигаться вверх-вниз и взад-вперед. Мы его воспринимаем трехмерным, но это только мираж. Нас тут фактически нет, только проекция сознания.

– А где же мы? – поставил вопрос Иван, – неужели остались у бабки?

– Нет, там мы тоже были только в информационной форме. Скорее всего, местные жители напоили нас мухоморовой настойкой, мы заснули, и видим сон. Наши души попали в нижнее измерение, и духи послали нас еще дальше, через пространственно-временной туннель.

– Так, – протянул Иван, – те трое, с кем мы пили, это по-твоему, кто?

– Я думаю, что это реальные люди. Они куда-то тащили свой самогон и кыргыр.

– Вероятнее всего, в какую-нибудь военную часть! – догадался Копылов.

Сато прищурился, глядя в местное небо. Красный карлик стоял в зените, по черному небу плыли высокие багровые облака. Сато полюбовался невиданным зрелищем, вздохнул, и произнес:

– Точно. Но по пути в них вселились духи этих мест. Ками временно завладели их телами, благо мозги у стариков совсем пропиты.

– Значит, в маленьком старике сидел ками леса! А кто же тогда Петр Петрович? – спросил Иван.

– В нем сидел ками воды и болота. Этот ками сильнее, поэтому он выбрал себе носителя потолще, – объяснил Сато.

– Понятно, водяной! То-то он был в водолазном свитере! – засмеялся Иван. Видать, ками в него вселяются не в первый раз.

– Насчет бабушки я немного сомневаюсь, но это, видимо, ваша русская баба Яга.

– Точно. Костяная нога, нос в потолок врос!

Они прошли еще несколько километров. Солнце заметно снизилось к горизонту.

– Слушай, Сато, а мы не по кругу идем? – забеспокоился Иван.

– Может быть. Но его диаметр может быть бесконечным. Надо идти, – Ёшинака был непоколебим.

– Сато, а может ну его на фиг? Нам просто надо проснуться! – Иван поразился, как такая простая мысль раньше не пришла ему в голову.

– Давай, просыпайся, – предложил Ёшинака, – что же ты не просыпаешься?

Копылов ущипнул себя, хлопнул ладонью по лбу, несколько раз ударил руками по голове. Движения получались замедленные, и какие-то размытые. Иван покачал головой:

– Не могу. Сато, в чем дело?

– Ками нас телепортировали. Теперь наши тела лежат около костра, и никто не может привести нас в сознание. Если хочешь опять вернуться в свое тело, выполняй задание старухи.

Иван в сердцах пнул гальку ногой:

– Какое тут может быть ведро! Где его тут найдешь!

Сато покачал головой.

– Мне кажется, что я кое-что знаю. У нас в Японии есть такие сказки. Это ведро, может быть, и не ведро вовсе. Но мы его все равно узнаем. Весь вопрос будет конечно, в цене.

Они шли весь вечер, и ночь, и утро, и в полдень третьего дня наткнулись на лежащее на их пути препятствие.

– Смотри, это что? – Иван первый заметил что-то большое, неподвижно лежащее на берегу.

– Не знаю, – отвечал Ёшинака, – но обойти это мы все равно не сможем.

Иван присмотрелся внимательней и прошептал:

– Не может этого быть!

У самой кромки воды, наполовину погруженный в волны, лежал дракон.

Его длинная шея была вытянута на галечном пляже, голова лежала на большом плоском камне. Дракон был явно не в форме. С каждым вдохом он нервно вздрагивал, хлюпая огромной мокрой пастью, на выдохе его широкие бока опадали, и слышался глухой протяжный стон.

На его голове лежало подобие компресса из мокрых водорослей. Голова выглядела неважно. Часть защитных пластин с левой стороны была смещена, морда опухла, левый глаз совсем заплыл.

– Что это с ним? – спросил Копылов.

– Похоже, чем-то дали по голове, – прошептал Ёшинака.

Иван сделал еще десяток шагов, остановился на безопасном, по его мнению, расстоянии:

– Привет тебе, Змей Горыныч, от бабушки Наины Семеновны! – громко закричал он.

Змей вздрогнул, прикрыл голову когтистыми лапами:

– Тисше, тиссше, не надо криччатть, – зашипел он, ну ччего вам ещще от меня надо?

– Так уронила бабушка ведро, ты его, часом, не видел? Нам нужно мертвой воды набрать.

Змей плюнул кислотой на галечный пляж. Камни задымились.

– Во-первых, скажите бабке, чтоб свои ведра не расшвыривала. И так никакой жизни нет, да еще она ведра упускает.

– Во-вторых, тому ведру давно конец пришел. Хотите – вон бутылка лежит, в нее и налейте!

О-хо-хо, какая боль! Как волочет! – Змей неуклюже развернулся, и виляя, пошел прямо в волны. Было отчетливо видно, что все его четыре лапы заплетаются и никак не координируют друг с другом.

– И правда, бутылка! – обрадовался Иван.

На песке валялась полная бутылка шампанского “Надежда”. Ее донышко было слегка запачкано черной драконовой кровью. Иван отмыл ее, аккуратно снял проволочную оплетку.

Приглушенно хлопнула пробка.

– Давай сначала ты, брат Ёшинака, – протянул бутылку Иван.

Быстро стемнело. Поддатые друзья продолжали движение между океаном и скалой. Удивительно, но усталости не было.

– Интересно, как называется наше состояние? – браво рассуждал Копылов.

– Не знаю. У вас в России, даже в мире ками не обходится без выпивки, – жаловался Сато. У него снова начинала болеть голова. Чтобы отвлечься, Сато начал считать про себя шаги. Дойдя до тысячи, он сбился. Однообразная картина вызывала скуку и отупение, периодически в его сознании рождались странные иллюзии и миражи. То казалось, что в море вертикально стоит огромная, величиной с вершины гор, волна, иногда казалось наоборот, что горизонт проваливается вниз, и того и гляди, все море выльется. Несколько раз Ёшинака ловил себя на мысли, что они стоят на одном месте, и никуда не движутся, а берег бежит к ним навстречу лентой спортивного тренажера.

Всю ночь друзья медленно шаркали по сырой гальке. Идти вперед уже совсем надоело.

– Все, больше не могу, – Иван опустился на плоский камень, и сел, неподвижно глядя в бесконечность волн. Ёшинака молча последовал его примеру.

Время шло, волны катились одна за другой, время тянулось, останавливалось, завязывалось в узлы. Спать не хотелось, есть не хотелось, пить не хотелось тоже. Ёшинака понял, что в этом странном мире можно даже не дышать. Все было иллюзией.

За горами вставал очередной рассвет. Красное солнце слегка осветило гладь океана и узкую кромку прибрежной полосы.

В этот момент за спинами путешественников раздалось громкое шарканье и скрип гальки. Их кто-то догонял.

– Смотри, кто-то идет! – произнес Иван, вскакивая на ноги.

Скоро в рассветной мгле можно было различить человеческий силуэт. К нашим друзьям подходил упитанный бородатый мужчина средних лет. Когда он поравнялся с путешественниками, друзья заметили, что незнакомец прохаживается по пляжу в спортивном костюме и резиновых купальных тапочках.

– Здравствуйте, – протянул Иван, слегка покачивая в воздухе бутылкой.

– Добрый день, – отозвался незнакомец. Несколько секунд он пристально всматривался в Ёшинаку, а затем радостно улыбнулся:

– Здравствуйте, дорогой Сато-сан.

– Мы знакомы? – холодно осведомился Сато.

– А как же! Я Андрей Михайлович Студеникин, из Москвы. Раньше занимался ушу в клубе “Сычуань”. Мы прекрасно помним и Вас, и Вашего друга Вана, и господина Шена Ли!

– Точно! – обрадовался Сато. Я вас помню. Однако вы стали гораздо солидней за это время.

– Занимаюсь торговлей, тренировки совсем забросил, – пожаловался Андрей Михайлович, – А вас каким ветром сюда занесло?

– Баба Яга послала за мертвой водой, – отрапортовал Иван.

– Набрали в бутылку? Разумно. Ведро у старухи совершенно никуда не годится, – одобрил Андрей. Он обошел приятелей, и бросил через плечо:

– Будете в Москве, обязательно навещайте. Скоро турнир по Го на приз посла Японии, все наши там будут!

– Постой, постой, – закричал Иван, – а как нам отсюда выйти?

– Вы что, первый раз здесь? – удивился Андрей Михайлович, – идите вперед, километров через сто будет тоннель, прямая телепортация в желаемую точку пространства.

– Сто километров? Это неслыханно! Нельзя ли как-нибудь побыстрее?

Андрей задумался.

– Можно и побыстрее. Вот, вдоль всего берега сплошные щели в пространстве-времени. Если мне не изменяет память, буквально метрах в двадцати есть одна расщелина побольше. По ней можно попасть в восходящий туннель. Но я такими путями не пользуюсь. Попадешь в верхние миры – морока одна, да и только.

Ну, до встречи! – Андрей Михайлович слегка наклонился вперед, и взлетел в воздух на полметра над поверхностью каменистого пляжа. Задники его тапок отвисли, и свободно болтались в воздухе. Иван с Ёшинакой изумленно смотрели на него. Андрей левитировал, покачиваясь в воздухе без всякого напряжения. Затем он заложил руки за спину, и быстро заскользил вперед. Скоро его силуэт превратился в точку, а затем окончательно исчез в черном пространстве.

– Гляди, расщелина! Не подвел нас твой знакомый, – Иван попытался залезть в узкую щель в скале.

Сато посмотрел, как его друг исчезает за камнями, и быстро последовал его примеру. Они довольно долго лезли в абсолютной темноте, но постепенно впереди замаячил призрачный свет. Прошло немного времени, и они выпали в вертикальный тоннель. Мощный восходящий поток понес их вверх.

Иван и Ёшинака вылетели из тоннеля прямо на залитую ярким светом лужайку. Над головами уходило в бесконечность высокое голубое небо. Воздух был чистым и немного влажным, в небе плыли редкие перламутровые облака, пронизанные веером золотых лучей. Было тепло, ароматный ветер обдувал лица.

Вокруг расстилались сплошные плодовые сады. Похоже, это была весна, деревья стояли в самом цвету. Местные деревья были больше земных, их цветы были огромными и яркими. Были деревья со снежно-белыми цветами, осыпавшими черные стволы с еще не распустившимися листьями, были нежно-розовые, сиреневые, пурпурные, и алые. В воздухе стоял одуряющий аромат. Где-то совсем рядом невидимый оркестр играл мягкую спокойную мелодию. Голоса сотен скрипок смешивались с тонким звоном тысяч серебряных колокольчиков, флейт и свирелей.

Иван с Ёшинакой вышли на посыпанную желтым песком дорожку, пошли по направлению к источнику чудесной музыки.

Дорожка вывела их на широкое пространство между деревьями. По левую сторону цвел персик, по правую – миндаль. Друзья прошли еще несколько шагов, и обрадовано заметили шедших к ним навстречу двух ангелов.

То, что это ангелы, Иван понял сразу. Создания были высоки, красивы лицом, и великолепно физически сложены. Они были одеты в легкие белоснежные туники, их головы увенчивали золотые венки, в руках они несли зеленые пальмовые ветви.

Небесные создания, улыбаясь, поспешили к ним навстречу. Первым с путешественниками заговорил тот, который выглядел постарше. Его глаза выдавали опыт сотен веков, но годы совершенно не затронули прекрасное, вечно молодое лицо.

– Документы, – коротко бросил старший.

– Чего? – не понял Иван.

– Благословение, освящение, отпущение грехов наконец.

– Визу вам куда ставили? – вступил в разговор младший ангел.

– Ребят, вы чего, оху… – начал было Иван, но старший ангел нежно дотронулся до него зеленой пальмовой ветвью. Ивана шарахнуло током, он упал и замер без движения.

Сато не стал раздумывать. Он резко скрутил руку старшего, при этом ветвь ударила молодого, бросил обоих ангелов на землю.

– Мы тут проездом, – объяснил он. – Вот мертвую воду к бабе Яге несем.

Старший пришел в ужас:

– Слушай, братан, ты что, с ума сошел? Ты понимаешь, куда с этим приперся?

– А чего вы мне сделаете? К бабе Яге депортируете? Так нам того и надо! – Сато начал осмысливать обстановку.

– Так, ребята. Мы вас не видели, вы нас тоже. Идите к дороге. Там попроситесь в машины. С ними доедете до телепорта. Там начальство, как хотите, так и договаривайтесь!

Сато поднял Копылова, похлопал его по спине. Иван открыл глаза:

– Ну, блин, я чуть сознание не потерял!

Ёшинака потащил товарища по указанному направлению. Иван еле шевелил ногами, но постепенно расходился.

Пройдя через сады, они вышли на широкое открытое пространство, и увидели огромную дорогу.

Это было широкое пятирядное шоссе. Движение по нему осуществлялось только в одном направлении. Не касаясь земли, окруженные золотистым сиянием, по шоссе плыли джипы, вольво, и мерседесы. Были там и другие дорогие машины, марок которых не смог определить даже Ёшинака. Многие машины имели правительственные номера, некоторые плыли, включив мигалки. Движение было медленным и плавным. Некоторые водители периодически покидали свои машины, и направлялись к расставленным вдоль дороги столикам. Между дорогой и садами тянулась широкая полоса кафе, бильярдных, залов игровых автоматов, закусочных. Сато увидел рекламные щиты караоке, видеосалона, и даже библиотеки. Автомобили, покинутые своими владельцами, продолжали медленно плыть по шоссе.

Друзья сели за столик одной из закусочных. Неподалеку от них почтенный господин уплетал что-то, похожее на малиновое желе, шоколад, и мороженое с орехами.

– Добрый день!

– Добрый, добрый! – обрадовался человек.

– Мы тут недавно, – начал Иван, не могли бы вы мне объяснить, где мы находимся?

– Вы что, инструктаж прослушали? – добродушно рассмеялся тучный господин.

– Да уж. Волнение, все вылетело из головы, – соврал Иван.

– Ну, я сам не все понял, – признался толстый:

– Вокруг дороги находятся зоны с разной скоростью течения времени. Я могу сидеть за столиком час, а моя машина сдвинется всего на несколько сантиметров. Чем дальше от дороги, тем медленнее тянется время. Поэтому мы и едим, и одновременно едем. Заказ делается просто: попросил про себя – и ангелы приносят.

Господин пригнулся к ним поближе, доверительно зашептал в ухо:

– Спиртного ни под каким видом не подают. Я уж и так, и эдак пробовал.

Он выпрямился, и зачерпнул ложечкой солидный кусок желе:

– В конце дороги телепорт. Тоннель, соединяющий с небесами. Там переходная зона в рай.

Господин радостно захохотал:

– Как знал, сразу свою машину освятил. Вы представляете, каково стоять в очередях пешеходного чистилища! Обслуживание на порядок ниже, публика вся дешевая, отношение соответствующее. А так – подписал все бумаги, пропуск на стекло наклеили, и езжай себе потихонечку.

Толстый присмотрелся к бутылке из-под шампанского:

– Ребята, где брали?

– Не здесь. Одного дракона этой бутылкой кто-то по голове трахнул. Мы в нее воду налили.

Солидный господин немедленно отодвинулся:

– Не слыхал я тут не про каких драконов. Ну, мне пора. Приятно было познакомиться! – он вытер лицо салфеткой и заспешил по направлению к своей машине.

Иван взглянул на Ёшинаку:

– Ну что, брат Сато, закажем чего-нибудь?

– Не советую. Это же иллюзия. Никакой еды на самом деле нет. Не забывай, мы все еще валяемся пьяные на том холме. Надо спешить, а то замерзнем, простудимся.

Они встали, и пошли вдоль дороги. Дорожки между различными увеселительными заведениями были посыпаны желтым песком, по краям стояли многочисленные вазы с цветами. Везде суетились ангелы с метлами, совками и ведрами с чистым песочком. Открытые кафе ломились от посетителей. Сато заметил, что основную массу здесь составляли состоятельного вида мужчины, и ухоженные, богато одетые женщины.

– Наверное, это чистилище для новых русских, – предположил Иван.

Идти в стороне от дороги оказалось гораздо быстрее. Они легко обгоняли медленно плывущие машины. Однообразие зрелища было нарушено только один раз.

Музыка на минуту смолкла, и по центру шоссе, с сиреной и мигалками, поплыл огромный черный автомобиль. Вокруг него было не золотистое, а радужное свечение.

– Дорогу праведнику!

– Славьте добродетельного и благого!

– Вот близится почетное вознесение!

– Оссана! Браво! Оссана!

– Слава! Слава! Ура! – кричали невидимые голоса.

Люди за столиками прекратили жевать, и повернулись в сторону зрелища.

Вокруг машины летели ангелы с пальмовыми ветвями в руках. Один из них поднес ко рту длинный витой рог:

– Освободить дорогу! Водители с золотым сиянием, посторониться! Дорогу праведнику! Это почетное вознесение! – протрубил он.

Когда автомобиль поравнялся с Сато, он успел заметить плотную фигуру праведника, неподвижно сидящего на заднем сиденье, крепко сжавшего могучие челюсти с тонкими губами. Лоб праведника пересекала глубокая вертикальная складка, густые брови вздымались над пронзительными глазами, угрюмо смотрящими вдаль.

Друзья присмотрелись, и увидели, что дорога заканчивается, упираясь в холм. Вокруг холма рядами сидели ангелы с арфами, скрипками и свирелями. Ангел – дирижер плавно размахивал золотистой палочкой. Холм и подходы к нему окружали ангелы с пальмовыми ветвями.

Огромный лимузин въехал на вершину холма. Вновь грянула прекрасная музыка. Небо неожиданно разверзлось над холмом, и поток яркого света упал сверху вниз. Раздались ликующие крики. Друзья тоже почувствовали необычайный восторг и вдохновение. Из окна в небесах стали падать огромные сияющие золотые шары. Не долетая до холма, шары лопались, и засыпали пространство тысячами золотых искр. Шаров становилось все больше, и вот между холмом и небесами возник огромный сияющий золотой мост, и с небес полилась чарующая музыка, еще более прекрасная, чем та, которую играл местный оркестр.

Когда догорела последняя золотая искра, на холме стояли только несколько ангелов, смотревших вверх. Они задирали головы, придерживая руками золотистые венки.

Машины не было.

Сато с Копыловым полюбовались еще тройкой – другой вознесений, прежде чем решились приблизиться к холму. Подойдя к одному из ангелов, Сато попытался объяснить их проблему.

– Машина где? Пропуск, документы! Вы понимаете, где находитесь? – накричал на них ангел с серебряным жезлом.

– Мы собственно, здесь случайно, вот мертвую воду Бабе Яге несем, – выпалил Копылов.

Ангел едва не осел на землю.

– Живой воды сюда! – заорал он, обращаясь к своим подчиненным.

Те быстро набежали, и стали поливать следы Ёшинаки и Ивана из серебряных леечек. Все дорожки, по которым прошли друзья, были окроплены этой водой, а один молодой ангел отныне неотступно следовал за ними.

Ангел с серебристым жезлом строго обратился к Ивану и Ёшинаке:

– Так, на следующем вознесении поднимаетесь сразу за автомобилями, но не ближе, чем на пять метров к транспортным средствам. Я буду там, следите за моими указаниями!

Друзья прошли через коридор ангелов с пальмовыми ветвями. Когда они поднимались на холм, Иван обернулся к молодому ангелу, шедшему за ними:

– Сколько воды в лейке?

– Больше половины!

– Доложите свою задачу!

– Сопровождать вас до холма! – было видно, что этот ангел еще совсем новичок.

– Понятно! Ваша задача выполнена. Мы на холме. Возвращайтесь назад, дальше мы справимся сами! – Иван отобрал у ангела серебряную леечку:

– Кругом! Шагом марш!

Ангел поплелся вниз, опустив голову, и загребая землю сандалиями.

В этот момент в небесах открылось окно, и яркий свет ослепил Ивана и Ёшинаку. Когда они проморгались, то увидели, что пространство вокруг дрожит, вибрирует и размывается. Мир за границами холма начал терять четкость и расплываться.

Ангел с серебряным жезлом подошел к пульту управления телепортом, и потянул за деревянную грушу, висящую на конце металлической цепочки.

С неба полетели золотые шары, их сияние на мгновение вспыхнуло, и стало быстро меркнуть. Мелькнули звезды, и они очутились в темном незнакомом пространстве. Прямо в воздухе вспыхнул экран, и на нем появилось увеличенное изображение ангела:

– Дорогие праведники! Наш телепорт является величайшим достижением науки и техники этой части галактики. Он рассчитан на одновременное вознесение на небеса до сотни человек. Однако, в связи с недостаточным финансированием, его строительство пока не завершено окончательно. Скоро будет введена в строй последняя очередь силовых генераторов, и это позволит нам поднимать на небеса за один цикл. Пока мы пользуемся двухэтапной схемой, использующей эффект вертикального резонанса. На первом этапе вы попадете на промежуточные станции в нижних мирах, где будет пересадка на линию подъема. К вашим услугам будут предоставлены комфортабельные номера в гостиницах и пансионатах.

Прошу посмотреть рекламу!

На экране побежала рекламная заставка. Бодрый голос начал расписывать прелести различных мест и зон отдыха. Замелькали кадры и названия гостиниц.

– Гостиница “Юридическая”! Преимущественно для бывших работников юстиции! Великолепные одноместные номера со всеми удобствами! – вещал голос.

– Предусмотрены номера с различными микроклиматическими режимами. К вашим услугам умеренный, тропический, и арктический климат! Самые разнообразные модели и размеры помещений. Есть номера, где можно стоять в полный рост! А вот наш люкс! По нему можно ходить! Два шага в длину, полтора в ширину! Многие номера оборудованы новейшими санузлами, взамен обычной параши. Новые конструкции нар позволяют легко откидывать их к стене, увеличивая объем полезного пространства.

– Для бывших работников минобороны – прекрасный пансионат “Вдовьи слезы”! Широкий ассортимент развлекательных и оздоровительных мероприятий! Есть сауна и бильярд! Работники пансионата отличаются удивительной чуткостью, и выполняют практически все пожелания своих клиентов! – На экране мелькнули котлы с клубящимся паром, кто-то, спотыкаясь, бежал по зеленому ковру между огромными бильярдными шарами, величиной в рост человека.

Голос продолжал описывать разные интересные места, но двери машин стали открываться, оттуда посыпались возмущенные люди:

– Это безобразие!

– Я такие бабки вам выложил!

– Обман, верните деньги!

– Да я на вас в суд подам!

Ангел нажал на рычаг, и пространство вокруг холма осветилось.

– Остановка “Пропулк”! – громогласно объявил он.

Невесть откуда налетели верткие черные, коричневые, и рыжие существа с рогами и хвостами. Они вытаскивали из машин, хватали и волокли сопротивляющихся праведников.

– Ни о чем не волнуйтесь, через несколько тысяч лет все будут доставлены на небеса! – пообещал на прощание ангел.

Хвостатые существа раскачивали и скатывали с холма опустевшие автомобили.

Ангел с серебристым жезлом вновь повернул рычаг.

– Эй Вы, двое! Ваша остановка! Выходите поскорей!

Они были на вершине холма, обнесенного знакомым частоколом.

Иван быстро рванулся подальше от пульта управления. Сато собрался было отойти, но передумал, и обратился к ангелу:

– А там, наверху, есть что-нибудь?

Ангел улыбнулся.

– Не торопись! Придет время, узнаешь! Тебе пока туда рановато. Ступай!

И он широко перекрестил Копылова и Сато.

Еще один поворот рычага, и ангел исчез.

– Приехали, голубчики мои! – Из ящика на сваях, кряхтя, выбиралась старушка.

– Воду принесли?

– Вот! – Ёшинака показал бутылку.

– А ведерко мое где?

– Пришло в негодность. Вот мы тебе леечку принесли! – сказал Иван и начал поливать живой водой все вокруг.

– Ой, не делай этого! – закричала старушка.

– Кажется, помогает! – закричал Ёшинака, и бросил бутылку в колодец. Раздался знакомый свист, в глубине колодца мелькнули огни.

– Ироды! Меня Горыныч теперь убьет! – кричала бабка.

Ёшинака протянул ладони Ивану:

– Полей, пожалуйста!

Иван наклонил серебряную леечку, и увидел, как японец медленно растаял в воздухе, умывшись живой водой.

– Моя очередь! – Иван тоже умылся из серебряной леечки, и проснулся.

Было около двух ночи. Костер догорал. Среди мерцающих углей нет-нет, да и вспыхивал небольшой язычок пламени, освещая поляну, сосновый лес, и стоящую неподалеку палатку. Они с Сато остались одни – никого из вечерних гостей поблизости не было.

– Брат Ёшинака, тебе ничего не снилось? – тряся головой, спросил японца Иван.

– Не могу точно сказать. Чего же это мы выпили? – Ёшинака был не в самой лучшей своей форме.

– Вроде местные тут были с самогоном, – стал вспоминать Иван, – кыргыр еще пили какой-то.

– Вспомнил! Псилобицин! Я его тогда так нажрался в Синдзюку! – закричал Ёшинака, – мы с тобой сегодня пили настойку на грибах!

– Баба Яга? Змей Горыныч? Ну и приснится же ерунда! – начал вспоминать Копылов, хлопая по карманам в поисках сигарет. Сигарет не было.

– Вот сволочи, сигареты сперли! – выругался он. А пришли как люди, с разговорами.

Ёшинака бросился проверять свои вещи. Вроде, все было на месте.

– Холодно здесь, давай в палатку, – предложил он.

– Правильно. Утро вечера мудренее, – согласился Иван.

Солнце поднялось уже довольно высоко над лесом, прежде чем друзья проснулись. Ёшинака приподнялся, удивленно покачал головой:

– Не болит.

Иван медленно поднялся и поплелся к воде умываться и чистить зубы.

– Такое ощущение, что на мне всю ночь черти катались, – признался он.

Ёшинака разговор о чертях не поддержал, да еще перекрестился и помолился про себя. Иван уже не удивлялся чудачествам своего друга, мечущегося между шаманизмом и православием.

Скоро лодка была загружена, и как говорится, “могучие весла вспенили бурные воды” – путешествие было продолжено. День выдался погожий, солнце припекало, его лучи даже пытались согреть толщу воды. Но до настоящего тепла было далеко: в тенистых местах еще сохранились сугробы, а кое-где держался толстый лед.

Буквально через полчаса от начала путешествия стали попадаться признаки близкого жилья. Ржавый трактор с сеялкой торчал на лесной дороге, кучи искореженного металла свидетельствовали о хозяйственной деятельности человека.

Еще несколько минут, и лодка вышла на широкий заливной луг по правому берегу реки. Основное русло шло в километрах двух дальше, высокая вешняя вода подходила вплотную к черным избам деревни Мелехово. Ниже по течению стояли длинные здания коровников, оттуда доносились характерные звуки и запахи. На холме за деревней блестел железной крышей высокий дом из красного кирпича, уставившийся в небо толстой трубой с укрепленной на ней спутниковой тарелкой.

На берегу толпилось с десяток местных жителей, не сводящих глаз с приближающейся лодки. Не успели друзья причалить, как байдарка была окружена бестолково суетящейся толпой.

– Японцы, японцы приехали! – неслось по толпе.

– Герман! – поправляли другие, – немцы это.

– Да какие ж это немцы! Ты в его глаза погляди! Герман, герман! Японцы это, дурья твоя башка!

– Кончай базар! Чего пристали, – не выдержал Копылов.

– Так, говорят помощь будет гуманитарная не то от японцев, не то от немцев, – сообщил словоохотливый мужичок в телогрейке и замасленной шапке-ушанке.

– А, – сказал Копылов, – понятно. Сато-сан, где у нас хлеб?

Сато достал непромокаемый мешок.

– По одной булке в руки! – закричали бабы, куда вы претесь без очереди!

– Я с утра занимала! – шамкала бодрая старушка, – я пенсионерка, мне положено!

– А я вообще ветеран, – высказался старик, – но вперед не лезу.

– А я сидел за тебя десять лет, – кричал чахлый мужичонка с золотой фиксой во рту, – век воли не видать!

Поднялся невообразимый гвалт, замелькали вытянутые руки. Сато быстро роздал населению половину мешка с хлебом, но в этот момент разговоры стихли, и на берег выкатилась видавшая виды “Нива”.

– Сам едет! – произнес старик, хватая у замершего Сато вторую буханку.

“Нива” остановилась, и из нее вышел высокий и плотный человек. Иван был достаточно крупным мужчиной, но по сравнению с этим богатырем почувствовал себя ребенком. Богатырь расправил плечи, осмотрелся, шагнул вперед:

– Что случилось, чего разорались? – человек мощно двинулся к центру толпы. За ним из машины выпрыгнул стройный пятнистый дог, пристроился сбоку, у левой руки. Люди попятились. Подойдя ближе, человек остановился, и в упор посмотрел на японца.

– Добрый день, Николай-сан! – поприветствовал его Ёшинака.

… Иван и Сато гостили в огромном доме Николая Блинова. Это был единственный в округе трехэтажный дом со встроенным гаражом, дизельным генератором, зимним садом, и спутниковым телевидением. Из окон, выходящих на север, были видны черные крыши деревни, бесконечный лес, речка, залитые водой луга. За домом Николая рельеф местности заметно менялся: затопленные водой низины уступали место неровной возвышенности с небольшими озерами и редкими хвойными деревьями. Выйдя на широкий балкон, опоясывающий дом с южной стороны, друзья полюбовались на живописную гряду холмов, медленно и основательно поднимающуюся в юго-восточном направлении.

Николай провел друзей по нескольким комнатам, показывая дом, и под конец провел их в каминный зал.

– Прошу к столу! – Николай щелкнул пультом аудиоцентра, и по просторному залу полилась музыка эпохи барокко.

– Кто у вас диски покупает? – удивленно спросил Иван.

– Александра, жена моя. Я в этом ничего не понимаю, – довольно ответил хозяин дома.

– Небедно живете, – похвалил, садясь за стол, Ёшинака, – и не скучно тут?

– Зимой скучновато. Соседей нормальных нет, все ждем, хоть бы приехал кто.

Иван смотрел и не верил своим глазам. Высокий зал заполняла музыка, на столе лежали свежие фрукты, около камина тихо пощелкивали стилизованные под старину напольные часы высотой в рост человека. На стене висела спортивная винтовка, под ней десяток медалей – оказывается, хозяйка дома была мастером спорта по биатлону. Иван с Сато уважительно посмотрели на фотографии: Александра Блинова на лыжной трассе, на огневом рубеже, на пьедестале почета.

Внезапно благородную музейную атмосферу освежила ворвавшаяся в зал шумная компания. Трое светловолосых ребятишек мал мала меньше гнались за догом, и по очереди пытались оседлать собаку. Дог скользил по гладкому паркету, и с ролью лошади справлялся довольно неважно. Компания пронеслась через зал насквозь, и растаяла в глубине дома.

Шум стих, и теперь только клавесин и виолончель наполняли пространство плотными гармоническими вибрациями, постепенно сводя сложную мелодию к простым гармониям, а затем вошли в единое ритмическое колебание, повторение, и в этом заколдованном кольце мелодия стала гибнуть и распадаться. Но скрипка взбунтовалась, и найдя опору в одном из ритмов, создала новую, невероятно сложную мелодию, заговорила. Басы подхватили и эту мелодию, и вновь принялись упрощать и усиливать, вновь стали сводить к простым колебаниям, убивать.

Вошла хозяйка, высокая красивая женщина в длинном платье, поздоровалась с гостями, начала собирать на стол, одновременно прислушиваясь к разговору. Скрипка вновь взбунтовалась, вновь сломала ритм и мелодию, полностью одержав верх над басами, вырвалась, осталась одна, и умолкла. В зале на мгновение установилась тишина.

Сато смотрел на хозяйку, и изумлялся ее манерам и умению держаться. Александра родилась и воспитывалась явно не в деревне. С другой стороны, она держалась так естественно и непринужденно, что сразу было ясно – ей нравится жить в этой глуши. Видимо, здесь крылась какая-то тайна, но хозяин дома не спешил ее раскрывать, а спрашивать было неудобно. Желая поддержать разговор, Сато достал и передал Николаю посылку Акико-сан.

Николай раскрыл упаковку и вертел в руках подарок – портативную видеокамеру. Он был немного сконфужен, так как незадолго до этого показал гостям свою – на порядок дороже.

– Хорошая вещь! Спасибо, Сато-сан.

– Не за что.

Николай положил подарок повыше на гарнитур красного дерева, чтобы не достали ребятишки, и с интересом посмотрел на Копылова:

– И далеко ли путь держите?

– Без особой цели. Путешествуем в поисках просветления.

– Сато, он что серьезно?

– В Москву идем.

– Пешком?

– Как придется. С нами не хочешь?

Николай улыбается:

– Куда я теперь пойду. Вон ртов сколько бегает!

Сато не выдерживает:

– Слушай, но что тебя занесло в такую глушь?

– И вовсе это не глушь! – Хозяйка дома неожиданно включается в разговор.

Сато вопросительно смотрит.

– Если хотите знать, – Александра присаживается к столу, – сердцевина русской земли – здесь.

Снова вопросительный взгляд. Сато начинает вежливый и обстоятельный разговор с хозяйкой, Иван его поддерживает, и с ужасом убеждается, что малая стопка водки, выпитая после длинного и учтивого тоста, весьма ловко ложится на вчерашний кыргыр. Высокий зал идет кругом, стрелки часов у камина начинают медленно вращаться назад, а вместо белоснежней скатерти его рука нащупывает грубые дубовые доски, изрезанные ножом. Он никак не может взять в толк, что за странный наряд на сидящем напротив могучем хозяине дома, и почему Сато не захотел снять свою монгольскую шапку с хвостом черно-бурой лисы. Хозяйка дома держится застенчиво, рассказывая заморскому гостю историю этих мест:

– Все здешние реки текут в Ильмень, а вытекает только один Волхов. Раньше он назывался рекою Мутною. Еще до прихода варягов люди поклонялись этой реке. Иногда Волхов меняет свое течение, и воды реки текут обратно в озеро. Жители очень боятся. Они говорят, что это вновь колдует старый Волх.

Хозяин смеется, колечки его дорогой кольчуги тихо звенят:

– Эти рыбоеды до сих пор боятся старого Волха. Еще при моих прадедах колдуна утопили в реке, и с тех пор о нем ни слуху, не духу. А в свое время он знатно пугал народ!

Глаза хозяина дома приближаются вплотную к Ивану, и весь мир исчезает, остаются только таинственные искры в глубине черных зрачков. Искры приближаются, и превращаются в Солнце и Луну, и тысячи миров, и в одном из этих миров рождается чародей Волх.

Волх растет не по дням, а по часам, и в три года может крутить палицей булатною, а потом и вовсе начинает творить чудеса. Вот он выходит на зелен луг, и оборачивался быстрым соколом, летит к небесам, видит сверху родные леса и луга, и гладь Ильменя, и текущую из него речку Мутную. Вот он спускается в дремучий лес, и перевернувшись, оборачивается серым волком, бежит меж деревьями, овражками, тропками-дорожками, выбегает в степь широкую. Здесь он оборачивается туром золотые рога, и скачет в царство Индийское. Иван мотает головой, и рассеивает чары, и вновь видит себя в высоком каминном зале, и обнаруживает, что он поддерживает разговор с очаровательной хозяйкой дома:

– Конечно, я ведь и сам новгородец. У нас есть старые былины, как Вольга, обернувшись соболем, проник в стан вражеский, разведал его, подслушал разговор индийского царя, а затем перегрыз тетивы на луках у его спящих воинов. Когда пришла пора брать главную индийскую крепость, он обратил своих воинов в муравьев, и провел их за стену через щели в камнях.

Иван переводит дух. Проклятый кыргыр! Беда, он совершенно не контролирует свою речь, язык болтает сам собой, в любой момент может выдать все, что угодно. Иван с тревогой глядит на Сато, и видит в его глазах то же чувство.

Сато с ужасом замечает, что одна часть его существа продолжает разговор на правильном русском, в учтиво-вежливом тоне, а другая его часть проваливается в совершенно иное измерение. По большому счету, он совершенно не обязан бражничать с этим князем и его женой, его задача – четко оговорить размеры выплат, и провести перепись населения. А вместо этого князь и его очаровательная хозяйка морочат ему голову байками про давно сгинувшего волшебника. Орда не боится лесных волшебников, но нельзя поступать опрометчиво. Он дослушает эту историю до конца, а затем все же сочтет весь скот, и всех лесных людей, их дома, лодки, земельные участки, причалы, и торговые лавки. И за все это он возьмет яксак, и доставит самолично в Орду. Верный привычке сначала собрать информацию, а затем принять решение, он решил узнать, – ”откуда в этих краях появился столь мощный колдун?”

Александра крутит в руках хрустальный бокал. Гости, похоже, здорово захмелели. Молодой японец с непонятной настойчивостью просит ее рассказать историю рождения Вольги, причем обращается к ней не иначе, как ”княгиня”.

”Весьма странная форма вежливости” – отмечает про себя Александра, но ей приходится рассказывать, и она продолжает:

– В легендах рассказывали о человеке по имени Волх, или Вольга. Его мать, гуляя по саду, наступила на лютого змея. Змей обвился ей вокруг ноги, ”и хлестнул хоботом по белу стегну”. Через некоторое время родился младенец – богатырь. В четырнадцать лет он возглавил дружину, и пошел походом на ”Индийского царя”.

Японец вытирает рот салфеткой, небрежно откладывает ее:

– Вы не поверите! Когда я учился в Токийском университете, в курсе этнографии нам читали лекцию о браках между людьми и драконами. Профессор Судзуки Кэндзи привел около десятка примеров из фольклора Китая, Японии, и Индии. Но я не слыхал, что у славян тоже есть подобные легенды! Есть любопытные совпадения и некоторые различия. Например, были драконы летающие, плавающие и нелетающие. Ваш Вольга произошел от нелетающего дракона, и поэтому не управлял дождем. Зато он мог по своему желанию трансформироваться, изменять свой облик. Это роднит его с великим Юем, который превращался в медведя!

Внезапно в разговор вклинивается Иван:

– Наш Вольга – это переосмысленный образ Индры – главного бога ариев. А мотивы похода в индийское царство – это же прямое указание на завоевание Индии! Вольга был вождем арийских племен. По его имени названа и главная река ариев – Волга!

С приходом викингов на эту землю все поменялось. Старые боги ушли в тень, стали незаметны, но не исчезли, оставшись в названиях рек.

Сато согласно кивает, задумчиво цедит слова:

– Боги ариев не ушли. Они слились с рельефом земли, стали духами этих мест. Они дремлют, чего-то ждут. И сам чародей Вольга не просто утонул. Он совершил переход, слился с этой землей. В информационной форме он жив и сейчас!

Княгиня смеется, оглядываясь на своего мужа, могучего хозяина дома, височные кольца закручиваются, разлетаясь вокруг ее убора, украшенного шелковой вышивкой и бисером:

– Это только легенды! Теперь никаких волшебников нет!

Сато кивает, уважительно цокает языком:

– Конечно, никаких волшебников нет, – говорит он вслух, но сам думает иначе:

”Чародеи, может быть, и исчезли, но их духи по-прежнему сидят в этих землях. Духи этих мест не пустили победоносные войска Бату – хана дальше этих болот. Он сам видел, как старая шаманка утонула в черной воде во время камлания.”

Они стояли у Трех Сосен – на небольшом островке твердой земли среди покрытых тонким льдом топких лугов. Когда трясина проглотила первых коней и воинов, хан послал шаманов расколдовать опасную тропу. На снегу еще не сгладились следы русских, ушедших вчера этим путем, за болотом был виден лес, а за лесом стоял богатый Новгород. Но камлание было неудачным, и старая шаманка тоже оказалась на дне этой ужасной трясины. Теперь Сато должен дипломатией добиться того, чего хан не добился силой оружия и чарами шаманов. Он будет осторожен, и не станет раздражать князя, его красавицу – жену, а главное – опасных и мстительных духов, стерегущих эти места.

Сато качает головой, и его разум неожиданно проясняется.

”Великие Боги, он едва не забыл свою главную задачу. Что значат коровы и лошади, когда ему нужен именно этот князь – богатырь. Он приехал из Японии для того, чтобы взять с собой этого человека. Память, память! Сато чувствует, что в его памяти основательно перемешались события многих тысяч лет. Воспоминания вырываются из подсознания, лезут наружу, заставляют вспомнить давно прошедшее с ним, или с теми духами, что вселились в него. Сато не помнит когда это произошло. Толи тогда, когда он пьяный сплавлялся по этим рекам к Днепру и Киеву, или когда кочевал здесь с ордами Бату – хана, или плыл с Иваном Копыловым?”

Сато просит у князя позволения прогуляться по деревне. Хозяин дома, улыбаясь, наливает еще по одной:

– А я думаю, что тут все намного проще. Лютый змей – мифологический образ чужака-пришельца, похитителя. От чужого человека рождается ребенок, превосходящий других силой и разумом. У наших предков было принято искать себе жен невесть где, чтобы дети рождались умнее и крепче. Поэтому русские и не чураются смешанных браков, мы же синтезная нация!

Иван не выдерживает:

– Никаких синтезных браков! Мы арии! Нам смешиваться нельзя!

Сато толкает его в бок

– Это ничего, что я женился на русской?

– А на ком тебе еще жениться? Ты же наш!

– И Пушкин наш?

– Наш.

– Хоть и негр?

– А пусть и негр!

– Но смешиваться нельзя?

Александра смеется:

– Николай, гостям больше не наливай!

Сато трет лоб, собирается с мыслями:

– Спиртного действительно больше не надо. А кофе у вас есть?

… Много лет отдыхала душа старого Волха, и много лет отдыхали души людей, в которых вселялась душа Волха, и души людей, в чьи души вселялись души, в которые вселялся Волх, и весь этот хоровод пронесся несколько раз через душу Ивана, вызывая в нем непонятные и странные изменения. Калейдоскоп миров, судеб, и стран закрутился перед его глазами, превратился в сверкающее сияние, и исчез. Осталась только странная ноющая боль, тонкая тоска, и еще слабо уловимое, но неумолимое желание к перемене мест.

Иван обнаружил, что он выпил три чашки кофе, и в его голове знатно прояснилось. Он нашел себя сидящим в каминном зале, разговаривающим с хозяином дома. Хозяйка покинула стол, и собрала большую часть посуды. Большой пушистый кот прошелся перед камином, и прыгнул на колени Сато, который сладко дремал в своем глубоком кресле.

Николай широко улыбается:

– Ты не поверишь. Когда я остался один, я был очень несчастен. Поехал сюда. Какие тут женщины! Я был здесь самым крутым на двести километров в окружности. Ну, и оторвался. Потом построил дом, взял к себе Александру, женился. Куда я теперь уеду? На мне все село держится. Соседние села почти пустые стоят, а здесь хоть как-то живем. Народ разный. Бывшие зеки, беженцы, немного местных алкоголиков. Заставляю работать. Осенью картошку отвезу – муку, консервы закупаю. Натурой плачу, иначе все пропьют. Лен тут растет. Коров держим. Колхозный коровник считай мой. Я ж тут один несудимый. Раньше нас двое было. Прежний председатель очень жадный был. Поехал с деньгами в Москву, в каком-то казино его и грохнули. Так что колхоз – это теперь тоже я. Карьер тут глиняный есть, кирпич делаем. В прошлом году карпов стал разводить, мороки с ними полно. Главное, людей не хватает.

В этот момент Сато проснулся, схватил кота под мышку, как портфель, и заявил что ему необходимо прогуляться по окрестностям. Иван пытался его удержать, но Сато был неумолим:

– Иду смотреть коров и лошадей!

– Лошадей здесь нет! – на всякий случай предупредил Николай.

– Хитрые русские! Успели всех коней увести в лес! – Сато засмеялся и погрозил хозяину пальцем, споткнулся, и как-то боком пошел искать выход, приговаривая:

– Всех пегих, и всех черных, и минна сирой, и недзумииро, чайро я уми-ва!

– Что с ним? – поинтересовался хозяин дома.

– Мы вчера с местными мухоморовой настойки дерябнули, – признался Иван, – крыша едва не съехала.

– Вот сволочи! – возмутился Блинов, – сколько с ними не борюсь, они опять за старое! Каждый год человек по пять травятся, так все равно с грибами экспериментируют. А сколько паленой водкой отравилось! Оружие массового поражения! Тут только при мне коренное население вдвое сократилось, и ничем это не остановить! Мне кажется, что у них самих никакой воли к жизни нет. Работать не умеют и не хотят. Только воруют и пьют. В этой деревне работают только приезжие.

… Ближе к вечеру в голове Ивана окончательно прояснилось, и фантастические видения сменились сонным равнодушием. Николай предложил прогуляться вокруг дома, они выбрались наружу и закурили, стоя на выложенном цветной плиткой дворе. Пятнистый пес носился вокруг огромными скачками. Николай затянулся, присел на корточки:

– Прости, майор, но я вам не помощник.

– О чем ты говоришь? – не понял Иван.

– Не смогу я. Семья не пустит. Люди. Земля. Не подумай, что я боюсь.

– О чем ты, не могу понять.

– О том. Ты думаешь, Сато меня ради подарка разыскивал? Плохо ты азиатов знаешь. Нужен я им.

– Кому им?

– Японцам. Что-то им грозит. Боец им нужен из русских. Для чего – не знаю.

– Понятно. Сато уже знает о твоем отказе?

– Конечно. Он сразу все понял. Другой бы плюнул на все, и уехал. А ему нельзя лицо терять. Вежливость.

Блинов затушил окурок о чугунный фонарь, стоящий в центре двора, закинул в ящик для мусора. Солнце закатилось за горизонт, и небо осветила огромная багряная полоса.

– Майор, а может, ты?

– Что я?

– Попросись вместо меня. Ты нормальный мужик, справишься.

– С чем? – Иван поплотнее запахнулся в ватник.

– Кабы знать. Я думаю, для охраны. Киллер вряд ли им нужен. Ко мне они с этим бы не пошли.

Внезапно из расположенного у ворот сарайчика раздался хриплый крик.

– Что это? – забеспокоился Иван.

– Не поверишь. Павлинов себе завел, не знал что они так орут. Держу в сарае. Собака их гоняет – загляденье. Так что, поможешь Сато вместо меня?

– Я бы не прочь, да как тебе сказать, долго не протяну на автономии.

– Денег, что ль нет?

– Ага.

Блинов рассмеялся, хлопнул Ивана по плечу:

– Не обижай. Денег дам. Мафия бессмертна, а русская и подавно!

Закончишь с делами, приезжай ко мне. Кирпичный завод надо восстанавливать, молокозавод строить, дорогу до райцентра вести.

– А кто на молокозаводе работать будет? Твои алкоголики?

Блинов покачал головой.

– У меня беженцы живут с Кавказа, мусульмане. Вообще не пьют. У них документов нет, я их от милиции отмазал. Сыр варят, я продаю. Без них моим коровкам давно бы каюк пришел. Люди есть, земля есть, власть сюда не лезет – живем. Денег хватает. Кстати, вот тебе на расходы, Москва деньгу любит.

Иван пытается осмыслить, имеет ли он право брать такую толстую пачку:

– Погоди, куда мне столько?

– Бери, бери, – убеждал Блинов, – это наши деньги, русские. У Сато не бери, ты все-таки офицер.

От реки медленно подошел Ёшинака:

– Курим? Беседуем?

– Беседуем, Сато-сан, – ответил Копылов, – Николай просит меня тебе помочь.

– Судьба, – произнес Сато, – я и сам об этом думал.

– Что нужно делать?

– К началу мая быть в Москве. Потребуется прикрыть очень серьезных людей.

Вечер. Деревня погружается во тьму. Тьма приходит со стороны леса, подкрадывается по зарослям вдоль реки, заползает на улицы и в дома. Николай спускается в подвал, заводит там генератор. Вспыхивают яркие фонари во дворе, прожекторы освещают периметр забора. Тьма отсечена, остановлена на границе владений князя, но она не побеждена, она затаилась и ждет своего часа. Гости вновь сидят в зале, освещенном свечами, да мерцающим пламенем камина.

Александра приносит кофе, разливает по маленьким фарфоровым чашечкам. Снова обмен вопросительными взглядами, опять ощущение недосказанности, тайны. Хозяйка, право же, фантастически хороша. Она рассказывает, как бегает на лыжах по зимним полям, что хочет открыть в селе спортивную школу. Сато смотрит на висящую на стене винтовку, хозяин дома отсекает его немой вопрос, кладет руку на плечо Александры. Иван постепенно догадывается, но не может окончательно оформить опасную мысль.

– Вам не бывает здесь страшно одним? – издалека начинает он.

Хозяин дома смотрит, снисходительно улыбаясь. Сато видит железные тиски неизбежности, определяющей жизнь в этих лесах. Такая жизнь не для людей со слабой волей.

Хозяйка смотрит печальными глазами:

– Я боюсь только одного. Если это мужичье опять получит власть. Представьте, сколько они натворят, вымещая на таких как мы, свои обиды.

Из полутьмы появляется пес, кладет голову на колени хозяйки, смотрит на нее спокойными печальными глазами. Тонкая рука перебирает гладкую шерсть, собака пытается лизнуть языком. Сато потягивает кофе. Огонь вспыхивает ярче в глубине камина.

… От Вышнего Волочка двое ехали поездом. Под стук колес Ёшинака рассказывал Ивану:

– Одной древней реликвии пришло время снова двинуться в путь. Соберутся мастера из Китая и Японии. Будут решать, как с ней поступить.

– Будет драка? – Иван в темноте вглядывался в лицо собеседника.

– Не думаю. Мой мастер предчувствует опасность с другой стороны. Реликвией хотят завладеть силы зла. Если это случится, плохо будет всем.

– В чем моя роль?

Ёшинака улыбнулся:

– Ты только не смейся. Мне было поручено найти лучшего бойца в России. Им будешь ты.

– Выбор очень случаен. Есть сотни людей сильнее меня, – усмехнулся Иван.

– Ничего, у нас еще есть целых два месяца. Будем готовиться.

… В большой квартире Гэндальфа почти все пространство занимали разбросанные там и сям детали компьютеров. Сотни пиратских компакт-дисков с программами заполняли коробки, полки, валялись на полу. Диски коварно грозили свалиться на голову, несколько десятков, подобно камикадзэ норовили скользнуть под ноги гостей.

Сам Гэндальф сидел перед огромным компьютерным монстром, собранным из разнообразных устройств, обладающим расширенной памятью и уникальным быстродействием. Большинство рабочих элементов стояли без защитных кожухов, кучи проводов змеились в жутком беспорядке – Гэндальф постоянно что-то совершенствовал.

На экране монитора светились странички Общества Евангелических Технологий.

Гэндальф объяснял Котееву и Синицыну, как функционирует система Евангелического Общения:

– Большинство ваших собеседников на страничках интернета – полная виртуальность. Все эти Мбамбы из Сенегала, Сулейманы из Бахрейна, Элизабет из Англии. Их просто не существует в природе. Это программы, причем не самого высокого уровня. Как только сложность вопросов превышает их возможности, они заявляют приблизительно следующее:

– “Давайте поговорим о Евангелии.”

На колу мочало, начинай сначала.

Синицын недоуменно смотрел на Гэндальфа:

– Тогда не понимаю, кому все это нужно?

Гэндальф комфортно откинулся в кресле:

– Вся система – грандиозное прикрытие. Цели его мне пока не совсем ясны, но кое-какие выводы сделать могу. За многими виртуальными персонажами вашей сети следит некто Третий. Иногда он вытесняет программу-собеседника, и берет разговор под свой личный контроль. Я кое что сделал, и теперь могу его отслеживать, – Гэндальф пощелкал клавишами, и радостно воскликнул:

– Есть! В настоящий момент Третий обрабатывает некоего В. Т. Иванова из Казани. Заметьте, как тонко он выявляет его тайные страхи. Конечно же, разговор о ночных кошмарах.

Типичный прием. Потом предложит помечтать. Будет выявлять сверхценные идеи. Так он находит рычаги воздействия. Теперь этот В. Т. крепко влип.

– Неужели? – засомневался Котеев.

– Там, – Гэндальф показал рукой в экран, – не дураки сидят. Допустим, ты патриот Нечерноземья, Хакасии, и т. д. Разговор с тобой начнется приблизительно так: “Сегодня во время молитвы мне привиделись благодатные горы Нечерноземья”, или сады Хакасии, например. Девяносто процентов на это клюнет. Захват внимания осуществлен, дальше используются устрашающие рычаги воздействия, обыгрывается тревожность, мнительность.

– Не понимаю, а зачем все это?

– Затем. Наш друг Иванов через пару лет может стать депутатом. Не он, так другой. А на них на всех тут полная раскладка – что любит, чего боится, о чем думает. Управляемость.

Синицын задумался:

– Послушай, Гэндальф, а можем мы свои контрпрограммы запустить?

– Не советую. Меня в любой момент могут засечь. Как только полезем в эти сети серьезно, нас всех накроют. Ресурсов у них больше, нам не совладать.

– Так что же нам делать?

– Сеть – это только один уровень реальности. Есть еще два: реальность повседневности и астрал. Там нас мегабайтами не запугаешь.

Синицын помолчал, что-то прикидывая про себя.

– Спасибо, Гэндальф! Насчет астрала у нас специалисты есть. В рутинной реальности мы вообще можем Хаггарда на счетчик поставить. Есть у меня пара идей. Но может быть, кто-то сможет и на уровне сети нам помочь?

Гэндальф ненадолго задумался:

– Вообще-то есть у меня один человек.